Домоседы
Шрифт:
А потом я шел домой и улыбаясь говорил: "Добрый вечер", а мне улыбаясь отвечали: "Добрый вечер", а я думал: и он захотел лететь, и она решилась на это; на верандах горели лампы, искрилась вокруг них мошкара, доносились звуки транслируемой из Монреаля хоккейной игры... а без нас создавался мир, от красоты которого у наших детей захватывает дух, - и только от наших детей зависит,
– Добрый вечер, - сказал я.
Он вынул трубку изо рта.
– Добрый, добрый. Что-то ты давненько не захаживал.
– Сонату кончал.
– Когда позовешь слушать?
– Не знаю... Новое забрезжило. Что ты-то с Шурой не пришел нынче на пляж?
– Да знаешь... бывает. Работалось хорошо, жаль было отрываться... Шура надеялась, девчонка хоть твоему напишет. Нам казалось, она очень любит его.
– За что его любить, шалопая.
Рамон засмеялся.
– Я-то понимаю, что случиться ничего не могло, просто девчонке, как это у вас говорят... вожжа под хвост попала, - произнес он старательно и со вкусом, - но попробуй это Шуре объясни. Может, зайдешь?
– Прости, боюсь, моя меня уже заждалась... передавай Шурочке привет, мы обязательно на днях заскочим. И пусть не волнуется попусту - скоро обязательно придет письмо, я уверен.
Из коттеджа Эми слышались музыка, смех, какие-то выклики - там отдыхали, и я подумал: а сколько же энергии ушло на то, чтобы донести эту женщину до Эпсилона Индейца, сколько антиматерии превратилось в неистовый свет, разгоняя до субсветовой скорости, а затем затормаживая ее тело, не давшее продолжения? И еще я подумал: но ведь она тоже согласилась тогда? А если рассказать ей? Я усмехнулся: пожалуй, она стала бы гордиться собой еще больше, она любила обманывать ожидания; делать то, что от нее ждут, казалось ей всегда унизительным; пожалуй, она стала бы говорить, что совершила подвиг - отказалась от женского счастья, но не родила детей на заклание звездному Молоху... Но ведь именно выполняя ее нелепую прихоть
Жена ждала на веранде, где мы ее оставили; казалось, она просто не трогалась с места эти два с половиной часа.
– Ты долго, - сказала она, а я подумал: она тоже тогда решилась.
– Я уже начала беспокоиться.
– Ну о чем тут беспокоиться? Мы поболтали, потом еще искупались чуток... Потом я Рамона встретил, он нас в гости...
– Купались? Вечером? А твоя спина?
– Знаешь, - я от души рассмеялся, - я про нее забыл на радостях.
– Это не годится, - она решительно встала, ушла в столовую и вернулась через полминуты с таблеткой в одной руке и стаканом апельсинового сока в другой.
– Выпей-ка. Знаешь, я лишней химии сама не люблю. Но это хорошие таблетки.
– Конечно, выпью, - сказал я и выпил.
– Так приятно, когда ты заботишься.
– Кто о тебе еще позаботится, - вздохнула она и немного тщеславно добавила: - Не Эми же... Как ваш мужской разговор?
– Как нельзя лучше. Представь, уговорил его прилететь в следующую же субботу.
– Он очень прислушивается к твоим словам.
– Это потому, что я мало говорю, - пошутил я.
– Разговор касался... Шуры?
– с усилием спросила она, не глядя на меня.
– И Шуры тоже. И Лены тоже. Успокойся, все в порядке.
Она решительно встряхнула головой.
– Все же ты напрасно его так задержал. Теперь ему вести машину в темноте.
– Он справится, - сказал я, пересаживаясь на пол рядом с женою, и потерся лицом о ее гладкое колено; словно встарь, словно я вновь стал настоящим, у меня перехватывало горло от нежности. Жена с некоторым удивлением посмотрела на меня сверху, а потом, будто вспомнив, что надо делать, положила руки мне на плечи. Я хотел поцеловать ей руки, но она сказала:
– Конечно, справится. Такой большой мальчик. Да и кровь в нем твоя, настырная, - пальцы ее чуть стиснулись на моих плечах.
– А все равно... она вздохнула.
– Ох, что-то на сердце неспокойно.
– Наверное, давление меняется, - сказал я.