Домой Не По Пути
Шрифт:
От вокзала до моего дома минут пятнадцать. Я плетусь вдоль знакомых улиц и уже не верю, что когда-то бродила по Эри, Сиракьюс, Нью-Йорку; что видела океан, слушала джаз. Все это кажется вымыслом и плодом разыгравшегося воображения. Я неожиданно хмыкаю - слабо, горько, по-другому мое тело сейчас неспособно себя вести - и хмурюсь. Возможно, я напишу об этом. Да, напишу нашу с Кори историю. Всегда хотела выражать свои мысли на бумаге, потому ведь и пошла на факультет литературы. А теперь мне даже есть о чем писать. Удивительно. Внезапно я нахожу нечто хорошее в грозовых мыслях.
Плечи
Я прихожу на свою улицу. Делаю несколько шагов и останавливаюсь, повернувшись лицом к коттеджу. Гляжу на него. Небольшой дом с ветхой крышей, с разбитым крыльцом и прогнившими ступеньками. Я не знаю, что чувствовать, одна мысль вертится в голове: я будто не уезжала. Внутри ощущения совсем другие, а снаружи: те же стены, тот же запах. Я вновь стою здесь, напротив дома, из которого убежала, и думаю: что со мной не так? Что я делаю неправильно? Ветер откидывает назад спутавшиеся, длинные волосы. Мне хочется поправить их, но я не поправляю. Выдыхаю и медленно иду вперед, переставляя ватные ноги. Дома кто-то есть. Я слышу, как на кухне работает телевизор.
Стаскиваю кроссовки. Бросаю рюкзак. Плетусь по коридору и чувствую этот запах, от которого глаза слезятся: запах бедности, сырости, алкоголя. Я вновь здесь. Я дома.
Прохожу на кухню. Мама помешивает салат, но, увидев меня, замирает. Ее пальцы выпускают ложку с глухим треском. Она ошеломленно смотрит на меня, пытается сказать что-то, но не может. На ее лице как всегда кричащие тени, в глазах полопавшиеся сосуды, помада на пол-лица. Она делает шаг вперед, делает шаг назад. Я тоже молчу. Подхожу к холодильнику, открываю дверцу и спрашиваю:
– Ты будешь что-нибудь?
– Я делаю салат.
– Шепчет она.
– Ты проголодалась?
– Немного.
– Достаю пакет молока, яйца.
– Что насчет омлета?
Она нерешительно кивает. Включаю плиту, связываю в пучок волосы. Мама стоит со мной рядом, помешивает салат, а плечи ее трясутся. Я зажмуриваюсь. Не могу. Все это не просто причиняет боль. Мне трудно даже дышать.
– Я хочу устроиться в кафе официанткой. С тобой. У Грэга есть вакансии?
– У него всегда есть вакансии.
– Она порывисто смахивает слезы со щек.
– Хорошо. Я собираюсь накопить немного денег, чтобы уехать, мам.
– Уехать.
– Да.
– Опять?
– Опять.
– Разбиваю яйца о край сковороды, и они шипят, распластавшись по маслу. Мама шмыгает носом. Помада у нее размазалась по подбородку.
– Ты можешь поехать со мной, если хочешь. Например, в Бостон, в Вашингтон или Провиденс.
– Там у тебя никого нет.
– Начну все заново.
– Я не брошу отца.
– Почему?
– Я перевожу взгляд на маму и сжимаю пальцы.
– Почему ты не бросишь его? Мама, мы должны уехать.
– Ты должна уехать, - шепчет она, мешая салат, который уже давно готов.
– Но не я.
Поджимаю губы и отворачиваюсь. Возможно, она права. Возможно, пришло время самостоятельно принимать решения и строить свою жизнь. Заново. С чистого листа.
Мы накладываем еду и расставляем ее на маленьком столе. Садимся друг напротив друга и молча едим, не говоря ни слова. Я внезапно вспоминаю о тех словах, что она мне сказала по телефону: ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо. Что изменилось? Почему теперь она позволяет мне уйти?
– Что с ним?
– Хрипло спрашиваю я, наколов лист салата на вилку. Упрямо смотрю перед собой, не хочу поднимать подбородок.
– Он до сих пор в больнице.
– И долго он там пробудет?
– Не знаю. Ему плохо.
– Мама отпивает воды и передергивает плечами.
– Алкоголь. Он разрушил его. Разрушил всю его жизнь.
– Ну, а ты?
– Я все-таки выпрямляюсь и стискиваю зубы.
– Что насчет тебя?
– Реган...
– Ответь.
– Я стараюсь.
– Шепчет она. Протягивает широкую ладонь, накрывает мои пальцы. Я не шевелюсь. Просто смотрю ей в глаза.
– Люди меняются, когда хотят.
– А ты хочешь?
– Хочу.
– А отец?
– Боюсь, он слишком поздно задумался над этим.
– Ее голубые глаза блестящие от слез. Видимо, с отцом дела совсем плохи. Внутри у меня становится так горячо, что тело передергивает. Боже, какая разница. Наплевать мне на отца. Наплевать!
– Ты сходишь к нему? Сходишь?
– Что?
– Реган.
– Нет, - качаю головой, - ни за что. Нет.
– Пожалуйста, ему совсем плохо, слышишь? Он ведь твой папа. Он...
– Ты видела, что он сделал? Мам, как ты можешь защищать его? Как ты можешь его любить? У меня нет отца. А у тебя нет мужа. У нас есть существо, которое испортило нам жизнь.
– Я отдергиваю руку и до боли стискиваю зубы.
– Он все разрушил.
– Так и есть.
– Ты понимаешь это, и все равно просишь меня проведать его?
– Другой возможности у тебя не будет. Сейчас ты зла. А потом его не станет. Сейчас тебе кажется, что это не проблема. А потом...
– Что потом?
– Взвываю я, ощутив, как глаза пылают. Я резко поднимаюсь и смотрю на мать, еле удерживая равновесие.
– Что? Мы расстроимся, что никто не сворачивает нам руки? Расстроимся, что не приходится доводить его до дома? Вытирать его блевотину? Ты расстроишься, что он больше не заставит тебя орать на весь дом, когда я сижу за стеной и руками уши закрываю. Расстроишься, что больше не надо будет со спины набрасываться на него, когда он крушит квартиру, разбивает стекла, посуду, мебель. О чем ты?
– Реган, милая...
– Я убежала из-за него! Он виноват, он во всем виноват. В том, что я одна, что везде я вижу предателей и кретинов. Он сделал нас с тобой грязными, гнилыми, пустыми.
– Он был хорошим.
– Шепчет она.
– И когда-то он сжимал тебя за руку и обещал, что никогда не отпустит.
– Но что же случилось, мама?
– Жизнь случилась.
– Она со всеми случается.
– Выплевываю я.
– Но нужно быть сильнее. Нужно думать о близких, любить близких. Не делать им так больно.