Домой не возвращайся!
Шрифт:
– Что именно вам нужно? Где он сейчас, я сказать не могу. У него шесть квартир в собственности и еще несколько, оформленных на разных людей.
– В том числе на вас. Но это меня абсолютно не интересует. Компетенция других служб.
– Что вас интересует? Скорее, пожалуйста, нет мочи больше терпеть этот адский жар.
– В аду, я думаю, вам пожарче придется. Где реально я могу его найти? Загородный дом, офис, машина?
– Вы можете гарантировать мою безопасность?
– Даже не подумаю. Но обещаю вас освободить.
– Тогда, какая разница, где умереть?
– Хотите: подкину
– Вы рехнулись! Трудно себе представить такого изверга!
– Так я пошел?
– Стойте. Пообещайте хотя бы, что будете пытаться защитить.
– Я вас освобожу, а дальше делайте, что хотите. Вы офицер, при оружии, при деньгах. Что вам еще?
– Я сам лично его никогда не видел, но попробуйте один офис… – Садыков, плача, диктовал адрес.
– Что за офис?
– Частный медицинский центр.
– Охрана?
– Судя по голосу, он сам хуже Т-34. Охрана тоже есть, но небольшая, вооруженная, в основном пистолетами.
– Сколько. Говорите быстрей, черт вас побери.
– Человек шесть. – Капитан, упершись лбом в дверь, сползал на пол, теряя сознание.
Массивная дверь распахнулась, пропуская поток прохлады. Сильные руки подхватили беспомощное тело и перенесли в раздевалку.
– Нашатырь, док!
Натан Лазаревич покачал головой, склонившись над лицом капитана, на губах которого пузырями играла зеленоватая пена:
– Боюсь, что несколько пегебогщили, батенька. Я же тебя толкал в бок, мол, хватит, не выдегжит.
– Может, успеем в больницу? – Белоцерковский сам был белее мела.
– Во-пегвых, не успеем. Во-втогых, я на явку с повинной не подписывался.
– Тогда что?
– Отнесите туда, где было, и положите на полок. Пегепагился чуток мальчик. Такое бывает. Кигилла Петговича инстгуктиговать на этот счет не потгебуется. Он и так знает, что нас здесь не пгисутствовало.
– Лишь бы не сболтнул чего лишнего.
– Не сболтнет. Будет молчать, как рыба об лед. Я таких мужичков за вегсту чувствую. Свой мужичок. Чего мы ганьше вгемени паникуем? Может, он спит себе здоговым сном алкоголика и ни о чем не догадывается. Мы вошли, он спал. Мы уходим, он тоже спит. Жалко, конечно, стагика: навегняка габоты лишится. Место-то уж больно тепленькое для пенсионега.
Белоцерковский взвалил бездыханную плоть на плечо и, выматерившись, оттащил в парную. Кирилл Петрович действительно спал сном труженика-стахановца, после своих законных трехсот грамм настоящего отборного коньяка. А два человека вышли так же бесшумно, как и вошли. Через минуту стоящий в тридцати метрах от стеклянных дверей жигуленок зарокотал двигателем и растворился в сумраке ночи.
ГЛАВА 21
– Джучи, Джучи, открывай! – Хубилай громко, вкладывая силу в каждый удар, колотил в дверь.
– Хубилай, зачем ты бьешь в мою дверь? Я ведь больше не пью! – отвечал потомок нагулянного хана, не теряя при этом самообладания, присущего только истинным чингисидам.
– А я пью. И не только пью, а хочу жениться!
– Но ведь ты женат. Тебя дома ждет твоя хатун и трое дочерей, – продолжал Джучи, не открывая дверь.
– Когда воин в походе, сам знаешь, закон
– Как помочь тебе, уважаемый Хубилай?
– Соблюсти традицию степной свадьбы.
– Что ты имеешь в виду, устроить состязание всадников или лучников?
– Смеешься надо мной, позор чингисидов!
– Нет, просто я тебя не понимаю.
– Достань свой зеленый халат, надень и звони в колокольчик, оглашая радостью всю округу.
– А у тебя есть уже кто-то на примете?
– Кажется, да.
– Она согласна?
– За кого ты меня принимаешь! Я что, спрашивать буду? Выходи немедленно и делай, что тебе говорят! У-у-у, о, предок мой степной волк, не оставь в беде, подгони нерасторопного Джучи. Вызываю тебя. У-у-у!
– Не вызывай, Хубилай, очень прошу! Я сейчас через минуту. Я уже видел, то ли волка, то ли собаку – это было очень, очень страшно. Только не уговаривай меня выпить. Хорошо?
Через пару минут Джучи, действительно, обрядившись в праздничный зеленый, как сама благоухающая степь, халат, шел, звеня маленьким буддийским колокольчиком. Звук пронзительно несся по коридору, на одном конце которого в торжественной позе, сложив ноги калачиком, сидел подбоченившийся Хубилай, а на другом находилась комната избранницы. Часы показывали что-то около трех часов ночи. Жизнь только-только замерла, постояльцы заснули. Джучи двигался неторопливо, как подобает свату именитого жениха, нарочито шаркая матерчатыми туфлями без задников. Весь его вид был исполнен гордости и достоинства. Шапка, отороченная хвостом лисы, налезала на глаза, сияющие огнем радости и великодушия:
– Люди, выходите. Хубилай женится! – Он повторил эту фразу десятки раз, пройдя до цели не более двадцати шагов, сопровождая речь высокими нотами колокольчика.
И люди: опасливо отворяли двери, просовывали головы в образовавшиеся проемы, глядели заспанными глазами, недовольно морщили лица, помятые подушками. А Джучи все шел. Казалось, весь этаж готов был порвать монгола, как тузик грелку, за нарушенный долгожданный сон. Кроме одного человека. Конечно, этим человеком был поэт Вячеслав Бальзамов, для которого лишний шум являлся необходимым атрибутом маскировки. Он демонстративно вышел в коридор и сел в позу лотоса рядом с Хубилаем. А Джучи шел. Наконец, сват остановился и постучал в дверь:
– Алю, выходи. Хубилай женится. – Не услышав ответа, он повторил просьбу. За дверью послышалось шлепанье босых ног:
– На ком он там женится в три ночи? – голос Альбины Ростовской явно не предвещал ничего хорошего.
– На тебе, Алю. На тебе! – бодро затараторил сват.
– Ну, сейчас я вам покажу веселую монгольскую свадьбу. Поскачете на своих маленьких, волосатых лошадках прямиком в свои юрты. – Дверь распахнулась, и над потомком непобедимых монголов в одной сорочке, с мокрой половой тряпкой в руке, нависла колоколами грудей взбешенная женщина. Перепуганный Джучи дышал в ложбину двух женских полушарий, проглотив язык. Ростовская размахнулась: