Домой
Шрифт:
Вне закона
Место: Дома
Дата: 21/11/2006
Время: 22:29
Музыка: нет
Я иду неосвещенными дворами – мимо гаражей, поломанных качелей, доверху набитых мусорных баков. Оборачиваюсь. Вроде, никого. Может, решили, что достаточно меня напугали, и я так обосрался, что обязательно прибегу. На карачках приползу. А вот хуй вам. Или, может, понимают, что, раз я здесь, то ложиться на дно не стану. Что у меня, может быть, какие-то свои планы. А значит, где-то засвечусь. Вопрос только в том, знают они или нет, что конкретно я хочу сделать. Если сдал меня не Захар, то не знают.
Выхожу на улицу, машу рукой. Тормозит «семерка».
– Улица Металлургов, дом двадцать.
– Сотка.
Я киваю, сажусь. «Семерка» срывается с места. Я смотрю в зеркало заднего вида. На улице пусто.
– Помню, я читала одну книгу по истории – давно, еще в универе, – говорит Аня. Мы сидим на диване в ее однокомнатной съемной хрущевке. – И там говорилось, что в Древнем Риме человек за какие-то преступления мог быть объявлен «вне закона» И любой мог его убить, не опасаясь наказания… Меня это удивило. Просто фраза сама «вне закона» – такая привычная. Никогда не задумывалась, что она может значить… – Аня берет чашку с кофе со столика у дивана, отпивает, ставит назад. – Еще кофе? Я сделаю. – Она поднимается и идет на кухню.
Я встаю, иду за ней следом. Аня стоит у раковины. Из крана в электрочайник льется вода.
– А зачем его убивать? – спрашиваю я.
– Кого? – Аня выключает воду, ставит чайник на подставку.
– Ну, того, который вне закона, в Древнем Риме? Зачем любому человеку убивать его?
– Не знаю. – Аня смотрит на меня.
За окном светятся окна такой же хрущевки. Шипит электрочайник, щелкает, выключается. Аня берет его, льет кипяток во «френч – пресс».
– Я не люблю растворимый кофе, – говорит она. – Некоторые говорят, что это мои такие капризы. Но я его вправду не люблю. И не люблю колбасу. Все эти суррогаты… Я больше люблю все настоящее, но…
Комнату освещает желтый торшер в углу. Аня сидит на диване, я – в кресле напротив.
– …к ней постоянно приходили, угрожали. Пытались выпытать, где я. Но мама ведь сама не знала… – Я делаю паузу, смотрю на Аню. Она рассматривает свои ногти – коротко подстриженные и без лака. – Она это очень близко к сердцу приняла. Один инфаркт, потом второй… Я не сразу узнал. Только через несколько недель. От Женьки, которого сегодня… И в квартире нашей, он мне рассказал, давно живут другие люди. Меня выписали по суду, как давно не проживающего. Так что, формально, я – бомж.
– А отец?
– Мы с ним долго не общались. Потом, года за два до этого всего, он начал мне звонить. Мы разговаривали… Нет, даже меньше, чем за два года – я уже работал в мэрии. У него – новая семья в Новосибирске. Вроде, все в порядке… А потом, после отъезда, я с ним не общался. И не собираюсь. Не хочу… А с Ирокезом ты долго жила?
– Не – а. Полгода или чуть больше. Мы поженились осенью девяносто восьмого, перед последним курсом…
– Он в твоей группе учился?
– Нет, в параллельной… Он был неординарным человеком… Я до него таких не встречала…
– Был?
– Нет, он еще жив… Это я просто так сказала… Я имела в виду – каким я его знала тогда. А какой он сейчас – понятия не имею. Но мне все равно. Слышала, он пытался слезть с героина. Ездил на несколько месяцев в специальный центр для наркоманов. Они там живут на ферме, занимаются сельским хозяйством… А тогда, тем летом, у него еще не было этой проблемы. И мне было вправду с ним интересно. Он приносил мне много новой музыки, книг… И мы все лето тусовались или у него – его родители были на даче… Или у меня в общаге – я в комнате жила одна, все разъехались на каникулы… А я не хотела к родителям уезжать, ненавидела нашу дыру и сейчас ненавижу. Там то же самое, что и здесь, только еще хуже, потому что город вообще маленький…
– А потом вы жили у него?
– Да, с его родителями. Вот это была ошибка. Надо было сразу снять квартиру или хотя бы, комнату… Возможно, тогда что-то было бы по – другому. А родители его – это такой дремучий пролетариат… Я не знаю просто, как так вышло, что он совсем другой…
– Может, как раз из чувства протеста…
– Возможно. Но они такие уж дремучие… Отец – типичный такой пролетарий – алкаш в майке с вырезом, вечно заляпанной, и мать… Прямо как в фильме «Маленькая Вера», очень похоже… Только она тоже много пила, почти наравне с ним. Каждую субботу – праздничный обед с выпивкой, плавно переходящий в ужин. Нас все время тоже пытались заставить. Потом – к телевизору, глупые эти шоу или концерты на канале РТР. Или обсуждать политику – она от Ельцина тащилась – красивый мол мужчина, статный. А он наоборот его терпеть не мог. Называл «жидомасон» и «Эльцин»… Как начнут ругаться из-за этого – иногда до драки… И Игорь, получается, оказался между двух огней. С одной стороны, все-таки, родители. Но и меня отдать на растерзание им тоже не хотел… Может, из-за этого и сел на героин… Хотя, наверно, я преувеличиваю роль семьи в его жизни. В смысле, и родителей, и мою. Он всегда жил в своем мире… Поиграть на барабанах, музыку послушать, покурить «травы». Все остальное его интересовало гораздо меньше…
Эскорт
Место: Дома
Дата: 22/11/2006
Время: 18:56
Музыка: нет
Я приоткрываю дверь, заглядываю в кабинет Захара. У длинного стола сидят две девушки. Они оборачиваются, смотрят на меня. Лет по двадцать, в дешевых джинсах и кофтах, коряво накрашенные. Рядом на стуле лежат их куртки. Захар кивает мне.
– Заходи. Мы здесь уже всё… Да?
Он подмигивает девушкам. Они стеснительно улыбаются. Я захожу в кабинет и сажусь на другой стороне стола.
– Короче, по всем вопросам теперь к Ильину, – говорит Захар девушкам. – Все, пока.
– До свидания.
Девушки встают, берут куртки, выходят.
– Эскорт, – говорит Захар. – Может, видел объявления по городу? Это тоже один из наших бизнесов.
– И какой здесь эскорт, в нашем городе? Для кого?
– Ни для кого. Само собой, никакой не эскорт. Думаешь, они не понимают? Они сейчас все умные – газеты, телевизор, хуе – мое… Молодое, типа, поколение… – Он берет из пачки сигарету, щелкает золотой зажигалкой. – А кто не понимает, тем мы объясняем с самого начала. Мы никому мозги не ебем, все говорим, как есть. Потому что у нас все честно. И они потом сами решают – соглашаться или нет. Почти все соглашаются. Лучше делать то же самое за фиксированные деньги – все официально, через кассу, со всеми выплатами, минус подоходный – чем просто на улице или с отморозком каким-нибудь – сутенером.
– Мало платите – судя по объявлениям…
– А ты что думаешь, в других местах им много платят? А мы платим не так уж и мало. Пятьсот рваных в час – только простой секс, тысяча – минет, две тысячи – «особые желания клиента». Пиздилка, короче…
– Что, серьезно?
– Да, а что? Все к этому привыкли. Дома – у кого папаша есть – сто процентов пиздюлей дает мамаше. Если нет, то ебарь. Но у нас все строго. И мы все сразу конкретно объясняем. Типа, что почем. Кто приходит к нам? Деловые или там оторвы разные – эти не приходят. Они и сами все себе организуют. Те, кого берем, в основном с деревни. Делать не умеют ничего, рвануть в Москву за тем же делом – ссут. Но мы и этих, бля, клиентов типа, предупреждаем – что делать можно, а чего нельзя. Пиздить – только кулаками. Не ногами, там, или тумбочкой. Чтобы, самое большое – пару ребер или нос сломать. Но и это уже, типа, перебор. Короче, если нос сломал – платишь неустойку.