Дон Карлос. Том 1
Шрифт:
Не отводя глаз, смотрели любопытные на белое привидение, которое уверенно продолжало идти вперед.
Спустя несколько минут возле белой женской фигуры внезапно показался мужчина в широкой черной одежде.
Дону Мануэлю и Жилю показалось, что то был дух Антонио, и, обернувшись, они увидели, что его уже не было с ними.
В толпе раздался сдержанный ропот удивления при виде этого человека, который осмелился спасти сомнамбулу от страшной опасности.
Мужчина в черном, уверенно и легко ступая по краю крыши, будто божественной
Еще минута — и все будет кончено! Либо ему удастся спасти ее, либо они оба упадут со страшной высоты.
Затаив дыхание, все следили за его движениями, у всех кровь застыла в жилах от ожидания и страха.
Вдруг сомнамбула, будто почувствовав, что к ней приближаются, начала просыпаться, она сделала легкое движение и пошатнулась.
Из толпы вырвался страшный крик, женщины закрыли глаза, мужчины побледнели. Но в ту же минуту смелый юноша в черной одежде уже подхватил ее и поднял на руки.
Раздались громкие радостные крики. Люди, только что натерпевшиеся смертельного страха, радовались и рукоплескали отважному юноше, который уже уносил спасенную и вскоре совсем скрылся с нею из виду.
— Это был Антонио, — сказал Мануэль. — Яузнал его.
— Но кто эта сомнамбула? — спросил Жиль, удаляясь вместе со своим другом.
— На такой высоте трудно узнать. Дом стоит рядом с дворцом графа Кортециллы, — отвечал Мануэль, — видимо, какая-то их соседка, но я не знаю, кому принадлежит дом.
И друзья отправились по домам, а толпа стала расходиться, не переставая дивиться смелому поступку юноши в черном.
V. Герцогиня Бланка Мария Медина
В богато убранном будуаре стояла перед зеркалом молодая донья и, казалось, спрашивала у прекрасного венецианского стекла, достаточно ли она хороша сегодня. При этом донья самодовольно улыбалась, в глубине души не сомневаясь, что зеркало говорит «да».
Донье было около двадцати восьми лет, она была полной и высокой. Ее грудь, плечи и руки были безукоризненно прекрасны. Герцогиня вообще напоминала женщин Рубенса.
Румяное лицо ее нельзя было назвать особенно благородным или выразительным, красота ее больше дурманила, чем привлекала. Ни особенной сердечной доброты, ни каких-либо других душевных качеств не светилось в глазах герцогини, скорее даже черты ее выражали холодность и вместе с тем жажду чувственных наслаждений.
Страсть и чувственность читались в темных глазах и пухлых, красивых губах Бланки Марии Медины.
При этом герцогиня была поразительно величественна, и всякий, кто видел ее в первый раз, должен был признаться, что красота ее опьяняет.
На герцогине было светло-голубое шелковое платье и легкая мантилья, на шее великолепное жемчужное ожерелье, на груди приколот любимый ее цветок — темно-красный центифолий.
— Ты как раз вовремя, Фелина, — сказала герцогиня вошедшей служанке
— Да, ваше сиятельство. Сегодня я узнала у управляющего благородного дона, что письмо было получено вчера, Диего передал его.
— Значит, недоразумения невозможны. Он получил письмо, — прошептала герцогиня.
— Если позволите, ваше сиятельство, я хотела доложить… — начала Фелина.
— Говори, — приказала герцогиня.
— Диего вчера вечером отнес записочку во дворец графа Кортециллы.
Герцогиня чуть не выдала себя при этих словах, так взволновало ее это сообщение.
— Я так и думала, — чуть слышно проговорила она, а потом прибавила громко, стараясь говорить равнодушно: — Кто тебе это сказал, Фелина?
— Жуанита, дочь управляющего. У нее связь с Диего.
— Вероятно, Диего носил письмо к патеру Антонио, другу своего господина.
— Никак нет, ваше сиятельство. Жуанита сказала мне, что Диего передал письмо молодой графине.
— И она оставила его у себя?
— Не только оставила, но и распечатала. Так Диего сказал Жуаните.
Герцогиня побледнела и отошла в сторону, будто бы для того, чтобы навести порядок на одном из мраморных столиков.
Прошло несколько минут.
— Да, кстати, зачем ты пришла, Фелина? — спросила герцогиня, стараясь казаться спокойной.
— Там чужой человек пришел, он хочет вас видеть.
— Кто он и что ему нужно?
— Он не сказал этого, но уверяет, что прежде служил в доме у благородного дона де ла Ниевеса.
— Ну так зови его, — приказала герцогиня. Фелина вышла, и тотчас лицо герцогини приняло другое выражение.
— Он не идет… Теперь я все понимаю, — тихо проговорила она. — Он хочет меня оставить, он любит прекрасную графиню Кортециллу! Да, это так, больше нет сомнений. Он получил мое письмо и не идет… может быть, он даже не прочел его… Я, — Бланка Мария содрогнулась, — я надоела ему! — поняла она со всем отчаянием униженного самолюбия. — Он хочет быть свободен, чтобы вольнее и беспрепятственнее любить другую. И я должна смотреть на то, как он с другой будет ездить на прогулки, разговаривать в театре… Нет, я не вынесу! Но это еще кто? — перебила себя герцогиня, увидев в дверях неизвестного посетителя. — Что за зловещее, преступное лицо, — тихо добавила она.
— Извините, ваше сиятельство, что я осмелился вас обеспокоить, — произнес вошедший, низко кланяясь и косясь в то же время на герцогиню, которая окинула его быстрым оценивающим взглядом. На нем был старый, поношенный военный мундир, а в руке он держал шляпу, которую теперь бросил на ковер позади себя.
— Кто ты такой? — спросила герцогиня.
— Изидор Тристани, ваше сиятельство. Прежде был капралом, а еще прежде слугой в доме благородного дона де ла Ниевеса, вашего сиятельного отца. Тому будет теперь уже лет девять.