Донбасский декамерон
Шрифт:
Одним словом, сюжет и герои были словно созданы для того, чтобы Александр Роу снял свой шедевр. Оставалось найти лучших исполнителей заглавных ролей. Как по мне, в этом фильме вообще нет слабой актерской игры. Тут что ни образ – полный восторг. Но все-таки стоит отметить, что на роль Морозко Роу пригласил единственного человека, чья внешность у зрителя могла вызвать только один отклик – радость узнавания Деда Мороза. Да и искать особенно не пришлось. Как говорится, при всем богатстве выбора альтернативы не было – Александр Хвыля.
Этот 60-летний актер к моменту выхода на экраны фильма «Морозко» уже 10 лет с блеском исполнял роль главного Деда Мороза огромной страны на кремлевской
Хвыля – это псевдоним.
Тут Донна на пару секунд оторвалась от текста:
– А неслабый позывной у него был бы – «хвыля» – да, Палыч?
Александр Леопольдович Брессем родился в семье шведа-управляющего имением Александро-Шультино под городом Константиновка в Донбассе. Имение и одноименное село это интересно тем, что там в свое время доживал свой век «генерал-метеор» Иван Котляревский, в ходе русско-иранской войны 1811–1812 годов нанесший персам просто унизительные поражения, ввязываясь в битвы порой с батальоном против 40-тысячной армии.
– Не знал, – подал голос Палыч, – я там воевал, в этом Шультино.
– Ага. Итак:
Место историческое, семья необычного происхождения: Александр Брессем вырос натурой впечатлительной, романтической и артистической. Никого из близких не удивил его уход в кинематограф. В годы молодости Брессема-младшего он был в огромной моде. Кроме того, модно было украинизироваться, отсюда и его псевдоним. Несколько легкомысленный, с намеком. Ведь «Хвыля» по-малороссийски – волна.
Волнами ходила и карьера Александра Хвыли. Рослый, статный, с крупными чертами лица, смолоду играл исключительно героев. Это к старости он переключился на Морозко и тому подобных сказочных персонажей, стал получать роли в комедиях. А во цвете лет он был главным Буденным советского кино, сыграв легендарного командарма трижды. Кроме того, в актерском активе Хвыли были роли Пархоменко, Щорса, Суворова, ватажка карпатских крестьян Устима Кармелюка, гетмана Богдана Хмельницкого. В общем, везде, где надо было говорить пафосные героические речи, картинно доставать из ножен саблю и мужественно вращать глазами, звали Александра Хвылю.
Сегодня трудно судить о тех старых его ролях. Кому-то они покажутся несколько картонными, но ведь кинематограф не только в нашей стране, а и во всем мире, только нащупывал дорогу к мастерству.
Перелом в актерской судьбе Александра Леопольдовича произошел в 1949 году, после громкого успеха народной комедии «Кубанские казаки». Хвыля там сыграл рассудительного партийного работника районного звена. Роль небольшая, но с перчиком – таких партийцев в сельских районах не только Кубани, но и степного Донбасса, родного ему с детства, водилось немало. Многие, говорят, узнавали себя в товарище Корене.
Кстати говоря, в «Кубанских казаках» Хвыля сталкивается с другим донбассовцем – исполнителем главной роли Сергеем Лукьяновым. Надо только слышать, с каким знанием южнорусского суржика ведут между собой диалог в кадре сын шведа-управляющего и сын шахтера. Веришь с ходу – кубанцы.
К полумерам не привык.
Как бы там ни было, после той картины Хвыле посыпались предложения сыграть того или иного комического персонажа. И ведь какие они у него замечательные, живые, объемные получались. Один батюшка из автобуса «Донецк – Киев» в культовой комедии «Королева бензоколонки» чего стоит. С нее пошло – если кто не помнит фамилии Хвыля, говорит: «Ну, тот, который “два по сто в одну посуду – к полумерам не привык”». И все понимают, о ком идет речь.
В последнюю пору своей жизни Александр Леопольдович много снимался в фильмах-сказках, благо они в шестидесятых стали весьма популярны. Он сыграл почти во всех главных фильмах великого сказочника Александра Роу, но все-таки именно роль Морозко стала его визитной карточкой. Что тут поделаешь – человек просто родился Дедом Морозом. И никто его в этой роли, ей-богу, за полвека не превзошел. Никто.
После небольшой паузы слово снова взял Панас:
– Товарищи! Друзья! Предлагаю резко сменить тему. Напомню. Что наша задача собрать известный каждому из нас материал для аналитиков, которые будут разрабатывать идеологические обоснования для будущего так сказать отдела агитации и пропаганды ЦК, если можно так называть ту структуру, которая сейчас создается. Наш удел быть удобрением. Это они уже станут писать учебники для школ и вузов составлять тематические планы для Гослита и вузовских издательств.
И мне сдается, что наша задача быть более или менее разнообразными в тематике. Палыч, что вы, к примеру, может рассказать о Каче – месте, где мы собрались?
Палыч поерзал в своем кресле у камина:
– Я тут родился.
Панас всплеснул руками:
– Так мы вас вернули на родину. В колыбель, так сказать…
– А то ты не знал, читал ведь дело, – резко сказал Палыч.
Панас одарил его благосклонным взглядом:
– Знал.
Тогда должен знать, дружище, что родился я тут совершенно случайно. Когда-то Кача была авиашколой с аэродромом, потом военным городком авиаполка с аэродромом, а потом курортным городком, который вырос по соседству с военным, от которого к тому времени и половины, наверное, не осталось.
Так вышло, что большая часть участков на раннем этапе строительства была раскуплена москвичами, половина из которых служила когда-то в полку. А потом перебралась в столицу, а вторая половина составилась из отставников, чьи дети в Москве преуспели. Так или иначе, два или три громадных кооператива дачников, неважно, как они назывались, числили среди своих владельцев обладателей паспортов с регистрацией на Таганке, в Кунцево и Выхине, Чертанове Южном и Люблино, Марьиной Роще, Долгопрудном, Королеве и прочем Подмосковье помельче.
Среди севастопольцев качинскую «московскую общину» называли странным словом «Москвокача», в котором слышались и присущее горожанам матросское зубоскальство, и легкая зависть. И тончайшая паутинка гордости – знай, мол, наших, это вам не Ялта какая-нибудь с ее нестерпимым вавилонским столпотворением, удушливой атмосферой и безликостью.
Родители работали в таком месте, имя которого и по сей день лучше не произносить. У них был проект на пару лет, а Кача стала своеобразным, как говорят в армии, дембельским аккордом. Близилась война, и отец хотел побыстрей увезти маму из Крыма, который он рассматривал как приоритетную для врагов цель. Но не успел. Я родился тут, но потерял родителей, и дед с бабкой забрали меня в Горький, самый Нижний из Новгородов.
Палыч закурил и умолк, полагая, что сказал и так слишком много.
– Вуаля! – воскликнул Панас. – Тогда вам сам бог велел рассказать нам историю Качи.
Палыч пожал плечами:
– Пожалуйста…
Небо в Каче всегда было напоено гулом моторов, как зал консерватории музыкой. Даже удивительно, что никто за столько лет не сподобился написать книгу о ней – столько историй и судеб связаны с этой землей, которая, кажется, на метры и метры пропитана керосином, маслом, мазутом и спиртом.