Доноры за доллары
Шрифт:
– Мое заявление не голословно. Незадолго до того как я позвонил вам, мною была получена видеокассета. На ней запись, проливающая свет на некоторые события в жизни Романа, которые определенным образом касаются и меня.
– А, – протянул Алексей. – Кассета? Знаю.
– Что вы знаете об этой видеозаписи?
– Она была сделана у меня дома, – лаконично ответил он. – Только я не знаю ее содержания.
– Понятно. А после того, как ваш брат заходил к вам для записи этой кассеты, вы его видели?
– Нет.
– А вы не могли бы рассказать об этой встрече с ним, и вообще, о его поведении,
Он поежился.
– Мы здесь будем стоять? – спросил он.
– Как пожелаете, – пожал плечами я.
– Пойдемте.
Я послушно пошел за ним к маленькой пивной, обшарпанный бок которой торчал из-за угла.
Внутри оказалось более уютно, чем при взгляде со стороны. Мы устроились в темном уголке, и перед нами немедленно возникла официантка:
– Что будете заказывать?
– Кофе, – сказали мы в один голос.
Официантка тяжело вздохнула и ушла.
– В последние две встречи Роман вел себя довольно странно. В первый раз он пришел ко мне бледный, трясущийся. На вопросы не отвечал, только говорил: «Не дрейфь, Лешка, мы прорвемся!» Он надолго у меня не задержался – попросил ключи от второй квартиры и ушел. Еще просил никому не говорить, где он и когда вернется, – ни под каким предлогом. Потом он пропал, и его не было где-то с неделю. А потом он снова пришел ко мне, снова какой-то взволнованный. Попросил видеокамеру, а меня в ларек отослал. Когда я вернулся, он уже из квартиры выходил. Попросил меня в случае чего продать его квартиру, а деньги маме в Красноярск отослать. Какой должен быть случай, он не сказал. И больше я его с той поры не видел.
– Что за вторая квартира?
– Моя старая, холостяцкая, что в Теплом Стане. Нежилая практически. Для дочки оставил. Я, после того как Ромка пропал, туда не раз наведывался. Только не собирался он туда возвращаться – ключи на столе оставил, а дверь захлопнул.
– У кого еще мог спрятаться ваш брат?
Алексей покачал головой:
– Ни у кого больше. Здесь у него никого больше не было. Вы и сами говорите...
Девушка принесла нам душистый кофе, и мы стали греть о чашки руки. Настал тот тягостный момент, когда ходить вокруг да около уже невозможно, а говорить в лоб еще нет смелости. Мы молчали. Он не выдержал первым:
– Скажите, что с моим братом случилось?
– Да я и сам точно не знаю. Но, видимо, что-то очень серьезное.
Я еще минуту подумал, стоит ли посвящать в эти темные дела достаточно постороннего человека. В конце концов я решил, что он имеет право знать правду о своем собственном брате.
Поэтому я придвинулся поближе к нему и вполголоса произнес:
– Вы видите эти бинты на голове? Они на ней по той же причине, по которой пропал Роман.
– Что я могу сказать, коллеги? Ситуация наша не очень благоприятна. Мало того что все выполненные нами заказы не прошли незамеченными из-за сбоев в организации, ко всему прочему от наших услуг хотят отказаться вовсе.
Лямзин постукивал карандашом по столу и осматривал присутствующих достаточно вызывающе.
Он принадлежал к разряду тех людей, которые, испытав неудачи, отыгрываются на своих ближних. Если этим
Лямзин, переживший в последнее время ряд унижений от различных сильных мира сего и параллельно – несколько скандалов со своей склочной женой, теперь был желчен и вреден до невыносимости. Однако все свои эмоции ему удавалось излить только на медсестер и молодых специалистов.
Те двое, что сидели перед ним в кабинете, смотрели на его красную от злости лысину слегка насмешливо.
– Это чьи вообще проблемы? – сощурив серые глаза, спросил Головлев, развалившийся на диване и нервно ощипывающий стоящую в вазе гвоздику. – Кто у нас организатор и великий комбинатор? Уж не ты ли, Степан Алексеевич? Вот с тебя и надо спросить – какого ляда у нас все так плохо? Мы-то люди маленькие – нам прикажут, мы сделаем...
Власов поддержал Головлева мрачным взглядом и еще глубже вдавился в кресло, которое под его весом жалобно скрипнуло.
Лямзин с ненавистью посмотрел на полосатые носки Головлева, которые выглядывали из-под задравшихся щеголеватых брюк. Он уже и сам был не рад, что позволил себе взять командный тон с этой опасной компанией.
– И все-таки удовлетворить все ваши финансовые претензии я не в силах. Я уже неоднократно обращался к нашим партнерам с просьбами и протестами. Они считают, что мы получили все, что заслужили, – примирительно сказал завхирургией.
– Да-а? Может, мы им еще за бесплатно должны товар поставлять? Мол, возьмите, господа, от нас подарочек, а со своими проблемами мы как-нибудь сами справимся? – язвительно кинул Власов и угрожающе сжал кулаки.
– И что вы предлагаете? – совсем уже сник Степан Алексеевич.
Головлев покрутил головой, пытаясь ослабить галстук, который ему за день порядком поднадоел. Так же ему поднадоел этот нудный и трусливый горе-начальник, который облажал их всех и не смог отстоять их интересы перед заказчиками. Те, конечно, думают теперь, что нарвались на лохов и будут из них веревки вить, как им угодно. Он тяжело вздохнул и в который раз обвинил жизнь в несправедливом распределении власти. Почему этот чепушила занимает должность и потому напрямую может работать с заказчиком, а он, такой замечательный, талантливый и умный, должен попадать на деньги из-за промахов этого идиота?
Вслух же он заявил:
– Я своих требований снижать не собираюсь. Если понадобится, могу сам поговорить с нашими строптивыми партнерами. Они что, не понимают, что нам достаточно просто сходить до ближайшего отделения РУОПа – и вся их лавочка закроется к чертовой матери?
Лямзин закатил глаза. Этого ему только не хватало! С зарвавшимся хирургом можно было справиться административными мерами, а как справляться со строптивым подельником?
– Семен, – ласково сказал он. – Давай рассуждать здраво. Те, по чьему заказу мы работаем, не такие идиоты, как тебе кажется. Если бы они боялись ментов, мы бы об этом узнали первыми. Если же они не боятся вызывать наше недовольство, значит, у них все давно уже схвачено – неужели не ясно?