Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова
Шрифт:
Создавался усовершенствованный механизм политического надзора и контроля над умами людей, целью которого было помогать крепко держать вожжи. Для подчиненных донос стал средством проверки преданности, наиболее верным путем сделать карьеру, заслужить благосклонность вождя.
Донос подавался как новое качество новых людей: их открытость, честность, критика, способствующая улучшению жизни, необходимое средство для достижения великой цели, в которую многие из доносчиков всех возрастов верили искренне. Часть народа шла навстречу предложению, находила сладость в доносе, участвовала в кампании не просто послушно, но и с энтузиазмом. Черное вылезало из
Часто думают, что советских героев открывали и популяризировали по сталинской любимой поговорке "Взят из грязи да посажен в князи" или, как пелось в популярном советском шлягере 30-х годов: "У нас героем становится любой". На деле герои отыскивались нелегко.
Отобранный в лидеры человек должен был подходить по многим показателям. На своем этаже такой человек становился единственным кумиром. Культу нужны были культики. Это не новая мысль: помнится, в 60-х годах в Москве ходила по рукам работа о том, как в разных областях утверждались микросталины: в науке, культуре, юстиции, даже в области питания. Такими культиками были: Горький - в литературе, клоун Карандаш - в цирке, антигенетик Лысенко - в науке, нарком Микоян - в колбасном деле (мясокомбинат имени Микояна) и т.д. Не было своего культа лишь у детей. Морозов стал таким культиком. Подсчет показывает, что в 1932-1934 гг. имя Морозова встречается в "Пионерской правде" чаще, чем имя Сталина.
Однако, возвеличивая Морозова, авторы, разумеется, восхваляли Сталина, соединяя оба имени кратчайшей прямой. В поэме "Павлик Морозов" Степана Щипачева отобранный у родных и соседей хлеб герой везет с красным знаменем в руках и с мыслью о вожде: "Сталин за это, чего же бояться мне! А тронуть меня попробуют, им не сойдет это так...". Предавая отца, Павлик, по замыслу поэта, понимает, что отец у него теперь будет другой:
Отец - дорогое слово!
В нем нежность, в нем и суровость.
Сталину, совершая
Всей жизни своей поворот,
Любовь свою выражает
Этим словом народ.
Если есть новый отец, Сталин, зачем Павлику, с точки зрения Щипачева, старый отец, который его наказывал? И мальчик выбирает из двух отцов того, который ведет в светлое будущее, а не в хлев - вывозить навоз. Старого же отца следует "пустить в расход", как тогда говорили, не сомневаясь, ведь Сталин освобождает человека от предрассудков и всю моральную ответственность берет на себя. Павел
Стоит, как под знаменем, прямо,
Не скрыв от суда ничего.
С простенка, из тоненькой рамы,
Сталин глядит на него.
Морозов и уполномоченный ОГПУ мыслят в унисон. У уполномоченного своя программа вырасти: ему надо сообщить о доносе Павла в Москву.
Тоненький медный провод
Бежит до Москвы, до Кремля.
И низовой работник мечтает, что в случае удачного доноса его жизнь переменится:
И, может, из мест лесистых
Дойдет до трибуны в Кремле,
Товарища Сталина, может,
Увидит...
Отца заменили на вождя, а вождь уже подготовил замену и для матери. "...Будьте достойными сыновьями и дочерьми нашей матери - Всесоюзной коммунистической партии", - писал Сталин. Он призывал подымать ярость миллионных масс. В стране по его инициативе активизируется деятельность государственного учреждения для сбора доносов: Бюро жалоб - своеобразного общесоюзного уха. Фактически сведениями, поступавшими в Бюро жалоб, пользовались прокуратура и ОГПУ.
В биографической хронике Собрания сочинений Сталина говорится, что законы в это время гениальный вождь сочинял сам. По ним местные власти начали осуществлять уничтожение кулачества. В разгаре этой кампании был поднят на щит Павлик Морозов.
Многие биографы Сталина отмечали его способность приписывать врагам собственные криминальные намерения и рассчитывать политические интриги на ряд ходов вперед. В НКВД работал особый центр, фабриковавший дела типа дела Павлика Морозова. Начиная коллективизацию, вождь уже замышлял последующие массовые акции, для которых система массового доносительства была необходима. Там, в кабинетах, загодя моделировали детали показательных процессов над оппонентами, которые якобы хотели убить Сталина. Герой-доносчик в этой программе выполнял поистине историческую миссию.
Через год после Первого съезда советских писателей Горький писал в отдел культуры и пропаганды ленинизма ЦК партии Алексею Стецкому и Александру Щербакову (последнего Сталин назначил секретарем в Союз писателей): "Обращаю внимание Ваше на тот факт, что до сей поры еще ничего не сделано по вопросу о памятнике Морозову". Одновременно Горький ратовал за памятник Пушкину в Ленинграде, но с меньшей настойчивостью. В речи на совещании писателей, композиторов, художников и кинорежиссеров Горький опять напоминал, что в книгах недостаточно пионеров, которые разоблачают врагов партии. Присутствовавший в президиуме Щербаков вставлял реплики, свидетельствуя, что тема одобрена наверху. Щербаков был "умерщвлен путем вредительского лечения", как сообщила "Правда". Эта формула применялась, когда жертва была отравлена по личному указанию Сталина.
В январе 1934 года председатель Центрального бюро юных пионеров Золотухин заявил в "Пионерской правде", что вопрос о постройке памятника в Москве разрешен. Он не сказал, кем разрешен, но пояснил, что деньги надо не просить у партии и правительства, а собирать. Не знала, кем разрешен вопрос, и Крупская, относясь к памятнику без энтузиазма. В письме редактору газеты "Колхозные ребята" Крупская писала: "Уважаемый товарищ, возвращаю альбом деткоровских проектов памятника Павлику Морозову. Вся кампания, которая проводилась в связи с убийством Павлика, имела очень большое значение, обостряя вопрос о необходимости повышать политическую активность ребят. Но по части памятников я не спец, больше придаю значения живым памятникам". Редактор газеты "Колхозные ребята" Татьяна Наумова была одним из энергичных исполнителей кампании, связанной с детскими доносами, в том числе с помпезной выставкой проектов памятника герою 001. Наумову арестовали по доносу, она погибла в лагерях.
В 1936 году вышла книга поэта Валентина Боровина, в предисловии к которой сообщалось, что имя Морозова "носят тысячи отрядов, звеньев, клубов и домов колхозных ребят недаром, и недаром ему при входе на Красную площадь в Москве воздвигается памятник". Монумент еще не сооружался, но бумажки по канцеляриям ползли.
Тот факт, что памятник мальчику было разрешено поставить у Кремлевской стены, устраняет сомнения в решении этого вопроса лично Сталиным, ибо даже крупнейших деятелей партии и государства замуровывали в стене без памятников. Таким образом, завершилось бы идеальное архитектурное триединство центра страны: мавзолей основателю, монумент доносчику и лобное место, где по доносам в средние века рубили головы диссидентам.