Допельгангер. Афганец
Шрифт:
Что именно понял Захаров, трудно сказать, но он, некоторое время просто молчал, затем поджал губы, кивнул и сказал:
– Хочешь дом в тайге, будет тебе дом в тайге.
Он построил его не один, но принимал в строительстве непосредственное участие. Место искал с вертолета, далеко в самой глуши на небольшом холме, у самого края прозрачного озера, он срубил дом и однажды отвез ее туда. И там сказал, что готов остаться в этой глуши навсегда, если она этого пожелает. А она засмеялась и пожелала купаться.
Не богатство и не деловая хватка когда-то понравились ей в Захарове. Ее подкупила его способность таять в ее присутствии, становиться слабым и беззащитным. Неподдельно, не картинно, а искреннее. Не сваливать трудности и невзгоды на нее, а просто не думать ни о чем в ее присутствии. Однако то,
Она вновь глянула на него. Губы ее тронула тонкая ухмылка. Не будь он известным бизнесменом и не подойди к ней после конкурса красоты, да она сама бы, встретив его на улице, могла подойти и познакомиться. Высокий, статный, копна густых волос. Что-то цыганское, лихое и в профиле и во взгляде. Мечта любой девушки…
Он повернулся, поймал ее взгляд. Оба улыбнулись и смущенно отвернулись к дороге, где из-за поворота, на встречу выворачивал грузовик…
Возможно, водитель грузовика заснул, или что-то его отвлекло… тяжелую машину кинуло влево, навстречу белому БМВ. Водитель иномарки попытался отрулить, но грузовик усилил угол, и уйти от столкновения не получилось, даже вывернутые до предела колеса БМВ уже не смогли исправить ситуацию. Удар пришелся точно в водительскую дверь белой, красивой машины. От удара ее буквально разорвало пополам. Остатками рваного и выкрученного железа держались вместе передняя и задняя части машины. А грузовик все не сбавлял скорость, он давил, вжимал, увлекал вбок, в кювет в сторону деревьев. Скрежет и крик слились в единый истошный, пугающий вой. Вдавленный в дерево БМВ полыхнул первыми языками пламени. Из кабины грузовика выпрыгнул шофер, осмотрелся по сторонам, подскочил к разгорающейся легковушке, заглянул через окна в салон. Мужчина и женщина были без сознания. Их сильно покалечило искореженным железом. Шофер грузовика уже собирался отвернуться и идти к дороге, как что-то остановило его. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда увидел боковым зрением подпрыгивающий в разгоряченном воздухе силуэт.
Он обошел машину и увидел маленькую девочку. Она стояла неподвижно, как вкопанная, как призрак. Большие светлые глаза не моргали. Она уставилась на горящую машину своих родителей, стояла и смотрела, как два самых близких ей человека исчезают в огне. Шофер подошел к девочке, некоторое время стоял, глядя на ребенка, потом на горящую машину, опять на девочку, на миг отшатнулся, нервно огляделся, движения его сделались судорожно нервными, дыхание участилось. Ему стало трудно дышать. Он сделал шаг к девочке, еще раз повернул голову к дороге и в этот момент из-за поворота появился грузовик-лесовоз.
Едва справляясь со сбившимся дыханием, схватил девочку за руку, выпрямился.
Она вцепилась в его пальцы, он потащил ее к дороге. Не сводя глаз с приближающегося свидетеля, машинально сказал:
– Прости, мелкая, такие дела.
Глава 1
Три воспоминания
Очень интересная штука, человеческая память. Кто-то, когда-то сказал, что хорошо человек помнит то, к чему часто возвращается в своих мыслях. Самые важные события, мы помним не потому, что они важные, а потому, что часто к ним возвращаемся. Оцениваем, размышляем и даем им оценку, анализ. Мы сами их шлифуем и подкрашиваем. Незаметно для себя вносим изменения.
Парадокс в том, что в результате, то, что мы помним лучше всего, являет собой наиболее далекий от действительности вариант. Павел подумал об этой странной особенности человеческой памяти…
В жизни Павла, как и любого другого человека, были события, о которых он думал, которые вспоминал. Те самые события, к которым он возвращался в своей памяти. Это не было ностальгией или склонностью романтизировать куски своей жизни. К романтике он вообще не был склонен. Он это делал скорее по привычке. Он думал и оценивал произошедшее, это помогало яснее понять будущее.
Не исключено, что он кривил душой, воспринимая себя лишь как холодного аналитика. Ведь при воспоминании некоторых вещей, в его душе появлялось волнение. Не всегда сильное, но всегда появлялось.
Первое яркое воспоминание, было еще из детства. Если не считать воспоминаний рваных, касающихся самых ранних лет, то наиболее ярким, стало в его жизни то, как он первый раз подрался. Подрался по-настоящему, до крови, до боли в кулаках. И до того самого, важного, запомнившегося сильнее всего, ликования от своей победы.
Это произошло в школе. Небольшая трехэтажка, не в самом благополучном районе города. Так случилось, что Павел, тогда еще просто Пашка, рос мальчиком хоть и общительным, но в общении разборчивым. Он не старался стать своим среди самых известных мальчишек, только потому, что они известные. Пашке хотелось быть среди самых смелых и оторванных, но он понимал, что просто так, туда не попасть. Или, вернее, так можно попасть лишь в самые ничтожные подпевалы. Просто балагур – клоун. Грош цена такому хулигану, такие даже девочкам не нравятся. Девочки любят тех, кого все слушают, а не тех, кто слушает.
Самой дерзкой хулиганской компанией в школьном дворе считалась компания Макса «Болото». Прозвище появилось от фамилии Болотин. Высокий, крепкий парнишка, на год старше Пашки. «Болото» Пашке нравился. Всегда спокойный, умел говорить, на пустом месте ни к кому никогда не задирался, но драться умел. Его дружком был, спортсмен, дзюдоист Вадик. Вадика уважали все. Буквально вся школа. Даже учителя. Вадик Газарян был высок, плечист, с крепкими мышцами, ходили легенды, как он запросто подбрасывал себя на уроке физкультуры тридцать раз на турнике, а потом спрашивал физрука, надо ли еще. Еще, конечно, было не надо, так как для пятерки хватало десяти раз. Но Вадик висел на полусогнутых руках и спрашивал, а физрук в ответ разводил руками, а мальчишки, открыв рты, сбивались со счета, а девочки, делали вид, что у них есть о чем поговорить, но все, кто прямо, кто искоса, смотрели на этого улыбающегося атлета и не могли отвести глаз.
Вадик и Макс были разными, но они дружили. Вадик никогда не торчал у школы, не ходил пить кагор на железку, но с Максом они иногда стояли вместе, болтали, даже смеялись. Это было Пашке непонятно. Макс дрался часто, и все знали его напористый и решительный характер, Вадик же подрался в школе только один раз. Подрался тихо, почти незаметно, вежливо попросил прогуляться с ним в туалет самого страшного и сильного в школе верзилу Зубарева, по прозвищу «Зуб». «Зуб» учился в классе вместе с Вадиком, и однажды, прямо на уроке в какой-то рядовой перепалке послал Вадика на три буквы. Вадик не разозлился, не стал произносить обидных слов в ответ, он просто предложил пойти поговорить. Зубарев был уникальным мальчишкой. На голову выше всех в классе, и на пол головы выше Вадика. Огромный, с широкой костью, с ладонями размером с учебник, даже лицо крупное и шишкастое, шишка нос, шишка подбородок, скулы торчащие шишками, маленькие глазки. Зубарев был страшен. Никто и никогда не смел с ним ссориться. Надо отдать должное он и не искал ссор. «Зуб» был одиночкой. Как и все, отстающие в развитии. Зубарев отставал в развитии заметно. Он был глуп феноменально. Наверное, он и ненавидеть никого не был способен именно из-за своей глупости. Зубарев жил в своем слабоумном мире. И в этом мире ему виделось, что он самый сильный и все его боятся. В целом это так и было. До того момента, пока он не оскорбил Вадика. На призыв пойти поговорить, Зубарев легко согласился и, полностью закрывая своими могучими плечами спортивную, изящную фигуру Вадика, побрел следом. Вернулся в класс Зубарев весь в слезах. Драку удалось подсмотреть паре первоклашек, от которых все и узнали, что Зубарев летал по туалету, от стены к стене, вытирая кафель своей школьной формой. Интересно было поведение Вадика. Он ни разу не заговорил ни с кем, об этой драке. Расспрашивать его никто не решался, а сам он не говорил. К Зубареву с расспросами не лезли тем более.