Шрифт:
Предыстория
Эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-15E StrikeEagle, взлетев с баз ВВС США Шпангдалем в Германии и Авиано в Италии, взяли курс на Россию. В чётком, как на учении, строю, мощные грозные машины неумолимо отсчитывали километр за километром, скрываясь от случайных взглядов с земли плотным слоем облаков. Но спокойный полёт не усыплял бдительности пилотов, знающих, что скоро взвоют системы оповещения, предупреждая о том, что эскадрилья вошла в зону действия русских радаров систем ПВО. И распадётся строй, и каждый будет сам за себя, уворачиваясь от зенитных ракет в бешенной круговерти фигур высшего пилотажа и играя с судьбой в орлянку. Майор ВВС США Ричард Маккинли уверенно вёл свой Игл, совсем не рефлексируя о том, что сейчас у него под крылом висят не учебные боеприпасы, а боевая новейшая крылатая ракета JASSM. Уже на подлёте к границе, лётчик увидел вдали разрывы и грибообразные облака, встающие над землёй. Тактические ракеты с ядерными
Тяжело израненная Россия сумела найти в себе силы и нанести ответный удар. К бойне подключились другие государства ядерного клуба, и на земле разразилась бойня, равной которой ещё не было. В ход шло всё. Открывались закрома и арсеналы, являя на свет божий такое оружие, о котором раньше в приличном обществе и упоминать было стыдно. И всё это ядерное, химическое, бактериологическое изобилие посыпалось на голову несчастному человечеству. Третья мировая война, которой столько лет ждали и боялись, длилась всего шесть часов, оставив после себя такие жертвы и разрушения, рядом с которыми потери первой и второй показались бы детским садом. Она не оставила без своего внимания ни один уголок мира, и на всей земле воцарилось безвластие и анархия. Человечество погрузилось в пучину хаоса.
Над страшною бездной дорога бежит,
Меж жизнью и смертию мчится;
Толпа великанов ее сторожит;
Погибель над нею гнездится.
Страшись пробужденья лавины ужасной:
В молчаньи пройди по дороге опасной.
В.А.Жуковский
Поезд задумчиво отстукивал километры по стыкам рельс. Как я не хотел ехать в эту командировку, а заставили. Вот сейчас дома пил бы кофе и смотрел по телевизору какой-нибудь сериал. С годами я всё больше и больше не любил покидать свою уютную квартиру, а командировки вообще выбивали меня из колеи. Я правдами и неправдами старался увильнуть от очередной поездки, перебросив её на плечи более молодых коллег, с радостью и энтузиазмом хватающихся за возможность поколесить по стране за счёт фирмы. Докурил последнюю на сегодня сигарету и вернулся из тамбура в купе. Попутчики уже спали. Я, пользуясь светом, падающим из коридора через приоткрытую дверь, тоже лёг на полку и заснул. Проснулся от того, что поезд стоял. В купе пробивались лучи раннего апрельского солнца, ещё не до конца разогнавшие темноту ночи. За окном простирались поля и ни одного намёка на станцию или полустанок. Вдали виднелся какой-то посёлок, к которому тянулась наезженная грунтовая дорога. Странно. И что же мы здесь встали? По вагону заходили пассажиры, так же, как и я, удивлённые незапланированной остановкой.
– Может, пропускаем кого-то? – пробасил кто-то невидимый прямо за дверью.
– Я давно не сплю, – отвечал ему второй, слегка шепелявя. – За это время можно было штук двадцать поездов пропустить.
– Да точно я вам говорю, авария впереди, – вмешался женский голос. – Я так уже попадала. На путях товарняк с рельсов сошёл. Полдня стояли, пока пути расчистили.
Соседи по купе тоже стали просыпаться и недоумённо выглядывать в окно. Я прихватил с собой полотенце, умывальные принадлежности и пошёл в конец вагона приводить себя в порядок. Отстояв небольшую очередь, наконец, был удостоен тоненькой хилой струи из-под крана в загаженном туалете. Кое-как умывшись и поскоблив щёки одноразовым станком, я вышел в коридор, где страсти уже начали накаляться. Особо активные пассажиры наседали на прожжённую и битую в боях с населением, утомлённую ненавязчивым родным железнодорожным сервисом, проводницу. И, кстати, неизвестно, за кем останется поле боя. Проводница умело отбрехивалась, к месту повышая голос или вставляя ядовитые реплики.
– Что случилось? – поинтересовался я у парня в мрачной майке с логотипом ACDC, тоже с любопытством наблюдающего развернувшуюся баталию.
– Электричество кончилось, – ответил он. – Электровоз дальше не едет. А что и почему, непонятно.
Битва, наконец, закончилась с ничейным счётом, пассажиры недовольно расходились по своим купе, неся в руках кружки и термоса с кипятком, а проводница ускакала в штабной вагон к бригадиру за порцией новых новостей. Я тоже набрал кипяточку и уселся пить растворимый кофе с бутербродом из хлеба и ветчины. И чего нервничать? Всё равно когда-нибудь тронемся. Не будем же вечно торчать посреди степи. С соседями на удивление повезло. Маленьких детей в купе не было, да и вообще на весь вагон всего один ребёнок и того особо не слышно. Попутчики, как на подбор молчаливые, никто с расспросами не лезет и душу перед тобой не выворачивает. Обычное благожелательное сосуществование на одной площади купе. С возрастом начинаешь ценить тишину и одиночество, даже если это одиночество в толпе. А я вообще привык жить один: всё больше и больше отдалялся от людей, окружающих меня, будь то соседи по лестничной площадке или коллеги на работе. Раковина квартиры полностью устраивала меня. Как бы, наверное, удивились сослуживцы по многочисленным гарнизонам нашей большой страны, увидев нелюдимого и необщительного мужчину, каким я стал из компанейского парня, души компании на лихих офицерских посиделках. Да уж. Жизнь идёт своим чередом. Когда-то, расставшись с женой, успешно выдержавшей все перипетии гарнизонной жизни, но сломавшейся на гражданке, я вернулся в родной город и стал вливаться в новую для себя, гражданскую жизнь. Семью создавать больше не хотелось. Приобрёл себе квартирку и перебивался случайными связями, необязательными и разной продолжительности. Меня всё устраивало и я, поначалу с удовольствием ходивший в гости к друзьям и знакомым, стал постепенно тяготиться всеми этими шумными компаниями, отдаляться от всех, сворачиваться в кокон и закрываться в своём мирке. Вполне возможно, я бы мог стать этаким тихим алкоголиком, в одиночку выпивающим свою ежедневную бутылку водки и забывающимся в алкогольном сне, если бы не многочисленные примеры моих сослуживцев, с кем довелось немного повоевать на охваченном огнём войны Кавказе. Ну нет. До такого состояния скатываться мне не хотелось.
Допив кофе, я поднялся и вышел в коридор, чтобы сполоснуть свою кружку, когда дверь из тамбура открылась и в вагон зашла проводница. Бледное её лицо и выпученные, густо подведённые глаза напугали. Не дай бог сердце у тётки прихватило, подумалось мне. И что же делать?
– Вам плохо? – проявил я гражданскую сознательность, шагнув к ней.
– Нет, – просипела она внезапно севшим голосом.
– Но на вас же лица нет.
Из дверей купе стали выглядывать люди и, спустя всего минуту, в коридоре образовалась толпа, напирающая вперёд и буквально прижимая меня к проводнице. На меня пахнуло алкогольным перегаром и ещё чем-то чесночным. Ясно был виден листик петрушки, застрявший в зубах.
– Война, – коротко выдохнула тётка. Лицо её некрасиво сморщилось, и из левого глаза по щеке поползла крупная слезинка.
По вагону будто прошёл ледяной сквозняк. Сразу стало тихо, и только где-то неподалёку кто-то судорожно всхлипнул.
– А вы не того? – щёлкнул я пальцами по шее. – Спьяну-то ещё не то привидится.
– Это мне сейчас бригадир налил, чтобы я в себя пришла от такой новости, – оскорбилась проводница. – По рации ни одна станция не отвечает. А по радио передают, что все крупные центры уничтожены. Нанесены ракетно-бомбовые удары по всем стратегическим объектам.
– И что же делать? – заволновалась толпа. – Домой надо. Как же ехать-то?
– Сейчас бригада пытается завести дизель. Выехали-то с неисправным. Понадеялись, что пути электрифицированы. Что-то там у них не получается, но они обещают, что скоро заведут. Хоть до станции доедем. А там власть, какая-никакая.
Ждали долго. Я уже доедал обеденную порцию «Доширака», когда поезд дёрнулся и, натужно скрипя всем своим длинным телом, тронулся с места. Завели, значит, двигатель. Ну, хоть какая-то определённость. А то во всём вагоне воцарилось уныние и какая-то нервозность. Кто-то в купе возле туалета тихо истерил, в коридоре какой-то нервный гражданин пытался куда-то дозвониться по телефону. Я глянул на экран сотки. Сигала не было, что, в принципе, неудивительно. Спустя три часа, поезд, одышливо пыхтя всё-таки дотащил нас до небольшой станции Озерки, коих так много на просторах нашей Родины. На перроне было суматошно. Люди метались вдоль путей, чуть ли не бросаясь под колёса вагонов. Похоже, народу всё равно куда ехать и крики проводников о том, что поезд уже никуда не пойдёт, пропускались мимо ушей.
Я, подхватил сумку и, с трудом пробившись через толпу, вышел на перрон. Ну и что теперь делать? Командировка накрылась. Это к бабке не ходи. До дома далеко и, по нынешним временам, как пешком до Америки. Поезда не ходят, или ещё ходят? Самолёты, неизвестно, летают ли. Да и до них добраться ещё надо. Ближайший аэродром черт-те где. Проблема. Я зашёл в привокзальный ресторан и заказал пятьдесят грамм коньяка и лимон. Мысли следовало привести в порядок. По идее необходимо сходить в военкомат, как положено любому военнообязанному в подобных случаях. Но у меня, ни военного билета, ни мобилизационного предписания с собой нет. Кто же в добром здравии такие документы в командировку таскает? Но, может, у них есть какая-то общая база, где найдутся данные обо мне. Значит нужно решить вопрос с постоем и всё-таки выполнить свой гражданский долг и сообщить властям, что есть, мол, здесь один майор запаса. От вокзала решил далеко не удаляться и снял номер в привокзальной гостинице. Ну, как, номер? Так, комната на шесть человек, древние панцирные кровати, полуразвалившиеся тумбочки, облезлые стены и потолок в жёлтых разводах. Креативненько. Нет, можно было, конечно снять номер в более презентабельной гостинице в центре города. И деньги позволяли. Но я решил от вокзала далеко не удаляться. Чем чёрт не шутит. Может и пойдёт какой нибудь поезд в мою сторону. Сдал вещи в камеру хранения и, узнав у дежурной, где находится военкомат, пошёл сдаваться.