Дорога из Освенцима
Шрифт:
От резкого торможения поезда женщин разметало по теплушке. Кто-то ударяется головой, кто-то ногой, слышны крики боли. Силка удерживается на месте, схватившись за женщину, которая ночью прислонялась к ней.
– Приехали, – говорит кто-то.
Но куда приехали?
Силка слышит, как опять с лязгом открываются двери первых вагонов, но никто не выходит. Потом раздвигаются двери их вагона. И снова в глаза Силки бьет яркий солнечный свет.
Снаружи стоят двое мужчин. Один протягивает женщинам ведро воды. Второй швыряет внутрь несколько буханок хлеба, после чего задвигает двери. Их снова окутывает полумрак. Начинается потасовка за кусок хлеба. Слишком знакомая Силке сцена. Вопли все усиливаются, пока наконец не встает пожилая женщина, подняв руки и ничего не говоря. Даже в полумраке ее внушительная поза заставляет всех замолчать.
– Будем делиться, – произносит она властным голосом. – Сколько у нас буханок?
Поднимаются пять рук, по числу буханок хлеба, которые надо разделить на всех.
– Отдайте одну детям, а остальные поделим. Если кому-нибудь не достанется, в следующий раз они получат хлеб первыми. Согласны?
Женщины начинают отламывать от буханки по маленькому кусочку, передавая хлеб матерям. Силка остается без хлеба. Она расстроена. Она считает, что неразумно давать еду детям, если их отправят в место, аналогичное тому, где она была. Это будет понапрасну. Она понимает, что мысль эта ужасная.
Состав несколько часов стоит на месте. Женщины и грудные дети снова затихают.
Тишина вдруг нарушается криками какой-то девочки. Женщины рядом с ней пытаются успокоить ее, выяснить, что случилось. Она рыдает, подняв окровавленную руку. Силка видит это в мерцающем свете, проникающем сквозь щели в стене теплушки.
– Я умираю.
Находящаяся рядом женщина смотрит вниз на кровь, которой запятнано платье девочки.
– У нее месячные, – говорит она. – С ней все хорошо, она не умирает.
Однако девочка продолжает рыдать.
Сидящая рядом с Силкой девушка, чуть моложе ее и в таком же летнем платье, поднимается с пола со словами:
– Как тебя зовут?
– Ана, – хнычет девочка.
– Ана, я Йося. Мы позаботимся о тебе, – говорит она, окидывая взглядом теплушку. – Правда?
Женщины одобрительно бормочут.
Одна из них обхватывает ладонями лицо девочки и придвигается к ней:
– У тебя раньше не было месячных кровотечений?
Девочка отрицательно качает головой. Взрослая женщина прижимает ее к груди, стараясь успокоить. Силку охватывает странный приступ тоски.
– Ты не умираешь, ты становишься женщиной.
Некоторые женщины отрывают лоскуты от подолов своих платьев и передают их женщине, взявшей на себя заботу о девочке.
Поезд рывком трогается с места, и Йося падает на пол, захихикав. Силка не может удержаться и тоже прыскает. Они переглядываются. Йося немного похожа на ее подругу Гиту. Темные брови и ресницы, маленький красивый рот.
Проходит много часов, и состав снова останавливается. Узницам дают воду и хлеб. На этой остановке молодой матери приходится отдать солдатам своего мертвого младенца. Охранники удерживают ее от попыток выбраться из теплушки и остаться с мертвым ребенком. Дверь вагона с грохотом задвигается, и женщина умолкает. Ее устраивают в углу вагона, где она может оплакать свое горе.
Силка видит, что Йося внимательно наблюдает за происходящим, прикрыв губы ладонью.
– Ты Йося, да? – спрашивает Силка девушку, которая в самом начале сидела, прислонившись к ней.
Она спрашивает по-польски, поскольку слышала, как та говорит на этом языке.
– Да. – Йося медленно пробирается среди тел, пока не утыкается в колени Силки.
– Я Силка.
Их разговор, похоже, поощряет к общению других женщин. Силка слышит, как соседки знакомятся друг с другом, и вскоре в теплушке начинают шушукаться. Определяют, кто на каком языке говорит, и женщины одной национальности пересаживаются ближе друг к другу. Они рассказывают свои истории. Одну женщину осудили за то, что она якобы помогала нацистам, разрешая им покупать хлеб в ее пекарне в Польше. Другую арестовали за то, что она переводила немецкие пропагандистские листовки. Еще одну схватили нацисты, а русские, застав их вместе, обвинили ее в шпионаже на немцев. Как ни странно, рассказы женщин о том, как они попали в этот переплет, сопровождаются не только слезами, но и смехом. Некоторые женщины уверяют, что поезд идет в исправительно-трудовой лагерь, но куда именно, они не знают.
Йося рассказывает Силке, что она из Кракова и что ей шестнадцать лет. Силка открывает рот, собираясь рассказать о себе, но тут сидящая рядом женщина громким голосом объявляет:
– Я знаю, почему она здесь.
– Оставь ее в покое, – вмешивается властная женщина постарше, предложившая делить хлеб.
– Но я видела, как она зимой ходила в шубе, а мы умирали от холода.
Силка хранит молчание. По шее у нее ползут мурашки. Она поднимает голову и в упор смотрит на обидчицу. Этот взгляд женщина не может выдержать. Силка смутно помнит ее. Не была ли она тоже старожилом в Биркенау? Разве у нее не было теплой и удобной работы в административном здании?
– А ты, которая хочет обвинить ее, – говорит женщина постарше, – почему ты сейчас в этом роскошном вагоне едешь с нами в летний отпуск?
– Я ничего не сделала, – раздается робкий ответ.
– Мы все ничего не сделали, – защищая свою новую подругу, решительно произносит Йося.
Отвернувшись от женщины, Силка сжимает губы.
Она чувствует на себе ласковый ободряющий взгляд Йоси.
Силка отвечает ей слабой улыбкой, а потом отворачивается к стене и закрывает глаза, пытаясь изгнать из памяти внезапно нахлынувшее воспоминание о Шварцхубере, старшем офицере из Биркенау, как он, возвышаясь над ней в той комнатенке, расстегивает ремень, а за стеной слышатся рыдания женщин.
На следующей остановке Силка получает свою порцию хлеба. Она инстинктивно съедает половину, а остальное засовывает за корсаж платья. И оглядывается по сторонам, испугавшись, что кто-то попытается отобрать у нее хлеб. Потом, закрыв глаза, отворачивается к стене.
Ей все-таки удается уснуть.
Очнувшись ото сна, она пугается, увидев прямо перед собой Йосю. Йося протягивает руку к коротко остриженным волосам Силки и дотрагивается до них. Силка старается подавить в себе желание оттолкнуть девушку.
– Мне нравятся твои волосы, – произносит печальный усталый голос.
Расслабившись, Силка дотрагивается до неровно остриженных волос юной девушки.
– Мне твои тоже нравятся.
В тюрьме Силку обрили и обработали голову от вшей. Для нее это знакомая процедура, поскольку она часто наблюдала ее в другом месте, но для Йоси это, вероятно, что-то новое.
Стремясь сменить тему разговора, Силка спрашивает:
– Ты здесь не одна?
– Я с бабушкой.