Дорога из пекла
Шрифт:
– На пистолете нет моих отпечатков пальцев, – воскликнула я. – Я же в руках его не держала…
– Моих отпечатков там тоже нет, – возразил Кузин. – Хотя я его в руках держал. Да там вообще ничьих отпечатков нет. Это же ничего не доказывает. Нашли-то его у тебя…
– Зачем вам все это нужно? – спросила я.
– Зачем? – переспросил он. – Ты, наверное, думаешь, что нам ничего неизвестно о том задании, которое получила ваша группа? Очень даже хорошо известно…
– Откуда вам это известно? – спросила я.
Они, конечно, меня теперь не выпустят уже из рук и расстреляют вместе со всеми заключенными,
– Известно… – туманно сказал Кузин. – Предупредили нас…
– Кто?
– Хрен в пальто! – ухмыльнулся Кузин. – Вернее, в генеральских погонах… Тебе-то это зачем? Ты сама уже покойница… Подожди еще немного… Я сам тебя застрелю. Не бойся, я стреляю очень хорошо. Еще не было такого случая, чтобы я хотел попасть кому-то пулей в глаз и промахивался… Всегда попадал.
Он крикнул охранникам:
– Отведите ее пока в карцер… – И, повернувшись опять ко мне, добавил: – Не забыть бы про тебя, пташка… А то ведь сгоришь в этом нашем карцере, поджаришься…
Охранники поволокли меня к бараку, который стоял в центре лагеря, и швырнули в узкое и темное помещение без окон и без чего бы то ни было, похожего на лавку или скамейку… Комнатенка была очень узкая. Не комната, а какая-то щель между стенами. Я не могла лечь на пол, потому что комната была еще и короткая. Просто каменный мешок какой-то. Хорошо еще, что я не страдаю клаустрофобией…
Я представила, что проведу в этой камере несколько суток, и меня охватил тихий ужас… Но в ту же секунду я поняла, что сойти с ума не удастся, поскольку мое пребывание в карцере закончится очень скоро. Если Кузин не выполнит свою угрозу и не расстреляет меня, то у меня есть веселая перспектива сгореть вместе со всем бараком. Выстроен он был из бревен, стену сломать мне не удастся. Да и задохнусь я от дыма неминуемо.
Что же делать?
Думать! Только – думать. Ничего другого мне не остается. Или я придумаю, как мне отсюда вырваться, или – сгорю вместе с этим мрачным строением…
Но в голову настойчиво лезла одна мысль: когда Кузин отвечал на мой вопрос о том, кто их предупредил, он выразился неопределенно, но тем не менее ясный намек, конкретная привязка в его фразе была – он сказал: «…В генеральских погонах…»
Эта фраза не давала мне покоя. Я вспоминала, кого перечислил нам Григорий Абрамович, когда рассказывал о своей последней поездке в Москву, во время которой решался вопрос о переходе нашей группы в контрразведку и о нашем конкретном задании.
Среди тех, кого Грэг перечислил, всего два человека носили генеральское звание – это начальник контрразведки МЧС Константин Иванович Чугунков и сам министр. Оба – первые спасатели, друзья Григория Абрамовича… Я не могла поверить, что один из них мог оказаться связанным с ФСБ. Да и смысла в этом не было абсолютно никакого! Бессмыслица какая-то! Все равно, что воевать против самого себя – в буквальном смысле!
Может быть, Кузин специально путает след, чтобы сбить нас с толку. А зачем, с другой стороны, ему сбивать нас с толку, если он собирается меня убить? Наверное, рассчитывает, что я попробую установить каким-то образом связь со своими и передать столь важную информацию, чего бы мне это ни стоило… Может быть и так, хотя что-то очень уж сомнительно…
Я все больше убеждалась, что Кузин выполнял план, придуманный не им самом, а кем-то более изощренным. Кузин слишком груб и прямолинеен, чтобы играть столь тонко. За действиями начальника лагеря все больше прорисовывалась фигура полковника Краевского. При всей своей ненависти к МЧС, к нашей группе, которая перебежала ему дорогу в Булгакове, и ко мне лично, Краевский отдавал должное нашим способностям и уважал нас как противников. Поэтому не мог он действовать так откровенно, с позиции силы. Кузин, скорее всего, выполнял его инструкции, а задача заключается в том, чтобы окончательно сбить нас с толку.
Какой смысл, действительно, в том, чтобы рассказывать мне слишком много, и потом – расстрелять, как обещал Кузин. Зачем вешать на меня попытку убить Григория Абрамовича, а потом, опять-таки – убить? Смысл в этом может быть только один: все, что произошло в последний час, направлено на то, чтобы окончательно дискредитировать нашу группу в глазах нашего начальства, а систему МЧС в целом – в глазах высшего руководства…
Все непонятные события, происходившие с нами сегодня, выстраивались в стройную, последовательную и красноречивую систему.
Просто удивительно, какая выгодная для ФСБ картина складывается! МЧС вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными делами, начинает активно вмешиваться в работу органов безопасности и поддержания правопорядка. Причем вмешивается грубо, прямолинейно, словом, непрофессионально…
Для средств массовой информации это просто поэма какая-то! Я представляла уже, как это все будет выглядеть на страницах газет. Сенсация!
В организованной внутри МЧС полутайной структуре – контрразведке – процветают междоусобицы и ожесточенная борьба за власть… Исполнители, читай: капитан МЧС Николаева, готовы устранять своих непосредственных командиров, чтобы занять их место… Командиры групп подкапываются под высшее руководство, читай: подполковник Воротников – под генерала Чугункова…
Все это выглядит очень глупо, но мы сами, по замыслу Краевского, должны настаивать на этой глупости… Причем меня Краевский выбрал на главную роль в своем спектакле… Я должна сообщить, что генерал Чугунков работает на ФСБ. Я пыталась убить Григория Абрамовича…
А ведь так бы оно и могло случиться, сыграй Кузин свою роль более тонко, придай своим действиям больше смысла… Его слова оказались не подкреплены здравым смыслом, это и подсказало мне, что многое в них не соответствует действительности.
Пусть так. Но все это означает в данный момент только одно – поддаваться панике с моей стороны было бы еще глупее.
Раз мне отведена столь активная роль, то Краевский просто не допустит, чтобы я погибла в этом лагере… Я нужна ему как обвиняемая. Это раз. Если Кузин меня расстреляет, как обещал, или я сгорю в этом карцере, комбинация Краевского потеряет изюминку – у него есть неопровержимая улика против меня – орудие неудавшегося убийства, пистолет, найденный у меня (не им, а майором милиции). Отсутствие отпечатков пальцев на нем свидетельствует только о том, что я успела их стереть.