Дорога к людям
Шрифт:
Забыть о медицине, отказаться от надежды стать врачом? Ни за что! Бурденко отправился туда, где медики были нужнее всего, — в деревни Херсонской губернии, охваченные эпидемией черной оспы и тифа. Помогал врачам и учился у них. Ухаживал за больными, был терпелив, отзывчив, на опыте убеждался, что быть врачом — это значит прежде всего любить человека, любить жизнь, сражаться за них, не щадя сил. В течение полутора лет он работал в деревнях, пораженных эпидемией. Потом ему разрешили вернуться в университет.
Он не искал легкой жизни. Из всех отраслей медицины избрал для себя, может быть, самую сложную — хирургию. Когда началась русско-японская война, с четвертого курса отправился
Идти проторенными дорожками — нет, это не в характере Бурденко! Он экспериментировал, вторгался в еще не изведанные области медицины, предлагал свои методы выполнения операций, смелые, но оправданные его научным поиском, его опытами и исследованиями. Нужно ли удивляться тому, что его избрали профессором того самого Юрьевского университета, откуда он был изгнан в студенческие годы.
Вскоре Николай Нилович выехал за границу, чтобы ознакомиться с опытом видных зарубежных ученых-медиков.
Здесь Николай Нилович Бурденко совершенствовал методы исследования нервной системы и учился критически, жестоко, беспощадно проверять свои научные открытия.
Вернувшись в Россию, молодой ученый с разочарованием и досадой убедился в том, что потребность в его новаторской работе еще не назрела, понимания добиться трудно, а поддержки и вовсе нельзя. Вскоре он попал на фронт империалистической войны и в лазаретах на передовой линии сосредоточил внимание на ранениях центральной нервной системы. Он произвел тогда более двух тысяч операций. Это принесло громадную пользу не только раненным в голову солдатам, которых он возвращал к жизни, но и самому хирургу. Он пересмотрел свои прежние установки в этой новой отрасли медицины, выработал целый ряд правил обращения с ранеными, а в послевоенные годы, занимаясь лечением инвалидов, паралитиков, эпилептиков, вплотную подошел к изучению выносливости центральной нервной системы при ранениях головы, при всех нарушениях в центрах коры головного мозга. Это было началом его новаторской работы в области нейрохирургии.
Когда власть в России перешла в руки рабочих и крестьян, Бурденко был счастлив. Внук крепостного, человек, высоко ценивший свободу убеждений, видевший все зло старого строя, он радовался победе трудового народа. И верность свою революционной России доказал в грозные дни, когда войска императорской Германии вторглись в Прибалтику. Немцы принялись наводить свои порядки в Юрьевском университете. Уволив русских профессоров, они поняли, однако, что никто не сможет заменить Бурденко на кафедре хирургии. И обратились к нему с почетным, на их взгляд, предложением вернуться в университет. Плохо они знали Николая Ниловича, Без колебаний, сразу отверг он домогательства оккупантов. Это лишило его возможности продолжать научные исследования, он был оторван от хирургической практики, ему грозили гонения, но иначе поступить он не мог.
Бросив вызов врагам, Бурденко мечтал об одном: вернуться в Россию, свободную, устремленную в будущее.
Как только был заключен Брестский мир, Николай Нилович распрощался с Юрьевом и переехал в Воронеж.
Тут он сразу почувствовал, как нужны народу его знания, его энергия, его талант. Всей душой Бурденко отдался созданию медицинского факультета,
Он сражался за жизнь не только своим искусством хирурга. Он сражался за жизнь, открыто и смело поставив себя в ряды сторонников и защитников Советской власти в самых опасных, самых грозных для себя обстоятельствах.
Осенью 1919 года в Воронеж ворвались войска Деникина. Началась расправа над сторонниками Советской власти. Деникинцы искали коммунистов в госпиталях, переполненных ранеными красноармейцами. В одном из них навстречу бандитам вышел Бурденко. Он запретил им идти в палаты. Разъяренные белогвардейцы пытались запугать профессора, грозили бросить его в подвалы контрразведки, откуда люди живыми не возвращаются. Бурденко оттеснили от двери. Казалось, ничто уже не остановит убийц. Тогда профессор, придав своим словам самый зловещий смысл, заявил, что раненых в палатах нет, там лежат только сыпнотифозные больные, и каждый, кто войдет к ним, рискует заразиться. Бурденко знал: если обман обнаружится, ему несдобровать... Минута колебания — и бандиты отступились, проклиная упрямого профессора.
Когда отгремела гроза гражданской войны, Бурденко, окрыленный творческой работой Советского государства, понял, что пришла пора свершения его давних надежд и мечтаний в области науки. Не в Цюрихе, где бедствовал одинокий фанатик Монаков, не в Юрвеве, оставшемся по ту сторону советской границы, а здесь, на Родине, где наука служит народу, открылся простор для новаторской деятельности энтузиаста-ученого.
Еще в Воронеже, до переезда в Москву, Николай Нилович готовил свой план организации новых неврологических и травматологических медицинских учреждений. Упорно вторгался в самые темные, загадочные отрасли хирургии. Искал возможности спасти жизнь человеку, обреченному на гибель из-за ранения или недуга, поразившего его мозг.
Он был суров, третировал людей, равнодушных к науке, обывателей от науки, гневно обрушивался на слабых духом сторонников своих, боявшихся отстаивать новое, готовых примириться с давно сложившимися, устаревшими «традициями» хирургии.
И друзья Бурденко, и враги его понимали: этот человек никогда не отступит, если правда на его стороне. Несмотря на то что он был прямодушен, резок, язвителен, порой даже груб в обращении со своими противниками, с виновниками отсталости и консерватизма в работе врача, его любили, как можно любить только настоящих энтузиастов науки. Когда Бурденко уезжал из Воронежа в Москву, его несли к поезду на руках.
В Москве открылись блестящие возможности для продолжения творческой работы Бурденко. В 1929 году он вместе с В. В. Крамером создал небольшую клинику, где была заложена научная основа выдающихся открытий, которые побудили Советское правительство создать в ту пору нынешний научно-исследовательский институт нейрохирургии.
Николая Ниловича Бурденко нельзя назвать творцом нейрохирургии, ибо и во Франции, и в Швеции, и в Америке существовало тогда несколько подобных ему виртуозов в области мозговых операций. Но они оставались только виртуозами-одиночками, а Бурденко стремился к большему — он открывал непреложные законы нейрохирургии, на основе которых мог передать свое выдающееся искусство всей массе врачей, продвинуть его в широкую медицинскую практику.