Дорога к славе
Шрифт:
– Чес, твоих рук дело? – окликнул подростка бармен.
Часть
II
Глава 1.
1.
Мужчина, высокий, статный, с аккуратно уложенными светлыми волосами и одетый в дорогой пошитый на заказ костюм, зашёл в конюшню и окинул помещение суровым взглядом. Не по годам высокий и рослый мальчик-конюх, который чистил лошадь, отвлёкся от своего занятия и замер на месте – рука с щёткой так и осталась лежать на гнедом
– Ты не видел Чарльза? – властно спросил мужчина.
– Видел, Ваша Светлость, – кивнул головой мальчик. Чуть вьющиеся каштановые волосы дрогнули, выбиваясь прядями из-за ушей.
Лорд брезгливо поморщился. Конечно, это всего лишь прислуга, но неужели нельзя выглядеть опрятнее?!
– И где он?
– Я не знаю, Ваша Светлость, – с искренним недоумением ответил мальчик.
– Ты же сказал, что его видел!
– Видел. Но не сегодня. Ваша Светлость.
Мужчина недобро прищурился, но не стал больше ничего говорить. Он развернулся и вышел на улицу.
За стогом сена всё это время прятался ещё один мальчик. Светловолосый, с озорным прищуром серых глаз, он покраснел до самых кончиков ушей и изо всех сил сдерживал рвущийся наружу смех.
– Он ушёл, Честер, можешь выходить, – сказал ему конюх, улыбаясь.
– Спасибо, Фредди, – Честер, а вообще-то Чарльз Мэтью Честерфилд, единственный сын и наследник лорда Честерфилда, вылез из-за стога сена и всё-таки рассмеялся.
– Думаешь, он больше не будет тебя искать?
– Будет, наверное, – отмахнулся Честер, подошёл к гнедой красавице и ласково погладил её по бархатистому носу.
Он безумно любил лошадей и поэтому всегда с нетерпением ждал лета, когда они переезжали в загородное поместье неподалёку от Рединга, где в конюшнях содержалось больше дюжины охотничьих лошадей.
Но даже на каникулах, когда ему не нужно было ходить в школу, весь день Честера был расписан по минутам: французский, немецкий, история, фортепиано… Впрочем, он нередко сбегал с домашних уроков, чтобы помочь Фредди в его работе или поехать на скачки вместе с кузеном Фредди, Джереми, который работал старшим конюхом у тренера скаковых лошадей Алистера Стайлза. Честер лелеял мечту однажды стать жокеем и надеялся, что Джереми поможет ему устроиться на конюшню Стайлза, разумеется, в тайне от отца.
Сейчас Чарльзу было десять, и в целом он не нуждался ни в чём, кроме свободы. Лорд Честерфилд хотел следить за каждым шагом своего сына и требовал беспрекословного повиновения.
Чем больше Честер чувствовал отцовское давление, тем сильнее жаждал от него освободиться. Он не боялся получить наказание – хотя лорд был безжалостен и не щадил мальчика: синяки у Чарли почти не проходили. Впрочем, причиной тому были не только воспитательные удары тростью, но и природная неуклюжесть Честера. Не проходило и дня, чтобы он что-нибудь не уронил, откуда-нибудь не упал или обо что-нибудь не стукнулся.
Ещё одной дурной привычкой Честера был его громкий и заразительный смех. Если смешинка попадала ему в рот, остановиться он не мог. Даже когда точно знал, что это усугубляло его и без того не слишком выгодное положение.
2.
– Я так и знал, что ты здесь! – голос лорда Честерфилда раздался ещё до того, как он сам снова появился на пороге конюшни.
Честер оглянулся по сторонам, но прятаться на этот раз было бессмысленно. Он прикусил язык, но всё-таки не смог сдержать смех – смеялся он над тем, как нелепо попался.
– Фредди, ты предпочитаешь, чтобы я сам тебя наказал или рассказал твоему отцу о твоём поведении? – спросил лорд Честерфилд.
– Лучше отцу, Ваша Светлость, – пробормотал Фредди. Он переводил растерянный взгляд с Честера на лорда и не знал, то ли оправдываться, то ли заступаться за друга, то ли вернуться к чистке лошади.
– Хорошо, – удовлетворённо кивнул головой лорд Честерфилд и посмотрел на сына. – Пойдём, Чарльз, расскажешь мне и мистеру Эндрюсу, почему ты не на его уроке… И прекрати смеяться!
Честер изо всех сил сжал губы, но всё равно прыснул от смеха.
– Иногда мне кажется, что моего сына подменили в роддоме, – процедил сквозь зубы лорд и жестом указал Чарльзу, чтобы тот шёл в дом.
То и дело посмеиваясь, хотя и прекрасно знал, что его ждёт наказание, Честер повиновался.
– По-твоему, это весело – чистить навоз вместо уроков французского? – спросил лорд Честерфилд, подталкивая Чарльза к двери внушительного здания в грегорианском стиле.
– По-моему, да, – вырвалось у Честера. Держать язык за зубами он тоже не умел и частенько отвечал до того, как успевал сообразить, что лучше бы было промолчать.
Лорд ничего не сказал, только кивнул учителю, который ждал их в холле.
– Мистер Эндрюс, можете забрать его. После урока пусть получит десять ударов, если будет вести себя хорошо. Если плохо – то пятнадцать. А потом пусть отправляется в свою комнату, без обеда и ужина, и сидит там до завтрашнего утра. А завтра, Чарльз, к нам приезжает лорд Блэквуд со своим сыном. И я очень рассчитываю, что ты не опозоришь меня. В противном случае отправишься в свою комнату на неделю. И, будь уверен, мистер Эндрюс проследит, чтобы ты оттуда не выходил… Мистер Эндрюс, можете пороть его всякий раз, когда будете считать, что он это заслужил.
Миниатюрный джентльмен в старомодных очках и не менее старомодном сюртуке, как будто попал в 1960-е годы из прошлого столетия, кивнул головой и тростью указал юному Чарльзу в сторону библиотеки. Его хищная ухмылка и недобрый прищур не оставляли сомнений: он найдёт, к чему придраться в поведении своего ученика.
Честера такая перспектива как будто бы и не испугала. Он был готов терпеть наказания ради возможности промчаться галопом в одиночестве по трассе для тренировки скаковых лошадей; сбежать на скачки и выиграть несколько шиллингов, если уговорить Джереми сделать за тебя ставку; на спор забраться в чужой сад, чтобы украсть яблок, а потом устроить ими войну – лучше всего для снарядов годились перезревшие, а то и вовсе подгнившие плоды, которые можно было набрать прямо на земле; переодеться нищим и просить милостыню возле церкви; прыгать с тарзанки в Темзу или даже первый раз в жизни попробовать курить в закоулке за пабом. Его почти всегда ловили, а он искренне признавался во всех своих грехах, не умея да и не желая врать. Если же он был в чём-то невиновен, он говорил об этом с такой широченной улыбкой, что правдивость его слов моментально подвергалась сомнениям.