Шрифт:
Вместо предисловия
«На дне»
Кого не волновал вопрос, почему великие люди зачастую порочны? Пушкин – похотливый самец. Есенин – тоже самое, плюс пьяница. Оскар Уайльд – гомосексуалист и т. д. и т. п.
Чужая душа – потёмки, говорит народ. Своя тоже – добавлю я. Простой народ радуется подлости великих (Пушкин ещё подметил): мол, они тоже подлы и мелки, как и маленькие люди. Поумнее общество сетует: ах, если бы Есенин не пил, ах, если бы Уайльд лишь писал свои чудо-эссе… Однако творит самые подлые деяния свои человек в душе. Ещё в 1810 году Константин Батюшков написал вот эти стихи, и написал здорово:
Сердце наше кладезь мрачной:Тих, покоен сверху вид,НоТак пусть уж и лежит на дне «крокодил», не выползая наружу, беда ведь будет великая. Кто же удержит «на дне крокодила»? Сам человек лишь только. Обузданием дикой воли, божеским заветом: смирять гордыню.
Пушкин, Есенин, Уайльд – выпустили своего «крокодила» из клетки, и он съел их самих в первую очередь.
Ницше – законопослушный человек, в миру скромненький бюргер, пустил «крокодила» в собственный мозг, и выпустил его на волю через ученье о сверхчеловеке, отрицающем Бога. И сошёл с ума, как и те, кого заразило его чумное творение. Таких, кстати, и в России не счесть! Великие – те люди, которые мучились от собственного греха, «не придумать мне казни мучительней той, что в собственном сердце ношу…» – Некрасов признавался. А вот принцип постсоветского либерализованного, вроде бы ещё человека, таков: «Для меня всё, я – для себя». Совсем, совсем не похоже это ярое проявление эгоцентризма на то, что было известно в советское время каждому школьнику и служило вдохновляющим примером. Скажем, слова Валерия Чкалова, произнесённые им в Америке, после прилёта туда через Северный полюс. На вопрос американского корреспондента: «Сколько человек в Советском Союзе на вас работает?» – великий лётчик гордо ответил: – «Сто пятьдесят миллионов. Они работают на меня, а я – на них!»
Ныне, увы, во главу всего ставится «золотой телец». И то, что элементарный рупь и грош стал у новейших господ выше стыда и закона, так это ведь только повторение свойств милого сердцу нынешних новоделов капитализма. Вспомним опять Николая Алексеевича Некрасова: «нынче тоскует лишь тот, кто не украл миллиона». Да что Некрасов – Карамзин сказал, как выстрелил: «Воруют!» Пушкин констатировал: «В России взяток не берут лишь два человека: царь и Фундуклей». (Фундуклей – киевский губернатор – богатый как Крез. – Авт.)
А.И. Герцен в «Былое и думы» (1854–1867) писал: «…Я искореню взятки, – сказал московский губернатор Сенявин седому крестьянину… Да, батюшка. – отвечал мужик, – ты прости; на ум пришел мне один молодец наш, похвалялся царь-пушку поднять и, точно, пробовал – да только пушку-то не поднял! Сенявин, который сам рассказывал этот анекдот, принадлежал к тому числу непрактических людей в русской службе, которые думают, что риторическими выходками о честности и деспотическим преследованием двух-трех плутов, которые подвернутся, можно помочь такой всеобщей болезни, как русское взяточничество, свободно растущее под сенью ценсурного древа…
…В русской службе всего страшнее бескорыстные люди; взяток у нас наивно не берут только немцы, а если русский не берет деньгами, то берет чем-нибудь другим и уж такой злодей, что не приведи Бог…»
Н.В. Гоголь в поэме «Мёртвые души»: «В то же самое время начались строжайшие преследования всяких взяток; преследований он не испугался и обратил их тот же час в свою пользу, показав таким образом прямо русскую изобретательность, являющуюся только во время прижимок».
Можно и дальше спускаться к истокам, к зарождению письменности и слова – итог один: коррупция, как и предательство, сопровождает человека со дня его творения. А из этого следует, что лихоимство, как и человеческое двоедушие, неистребимо. Каинова печать, Иудин грех – ни куда не денешься от них. Смирись, гордый человек.
Не смиряется. И это бы было ещё полбеды. Борясь с коррупцией, правдоискатели – сами богатеют. Как это им удаётся? Вариантов хоть отбавляй, лучший – использовать гласность.
…Десяток(Это поэт позапрошлого века Василий Курочкин – прямо Жириновский какой-то!)
…Я говорю, что предрассудки стары — Исчадья лжи, —И чувствую, как хороши омары, Когда свежи.Не знаю, как я стал акционером И как потомСошёлся я на ты с миллионером, Былым врагом.Но было так всесильно искушенье, Что в светлом снеЗначенье слов – УСТУПКИ, УВЛЕЧЕНЬЕ — Раскрылось мне.Сам деспотизм пришёлся мне по нраву В улыбках дам —И продал я некупленную славу Златым тельцам.Мы купчую безмолвную свершили, И хитрый спичЯ произнёс, когда клико мы пили, Как магарыч.И всё еще за милое мне слово Стоя горой,Я гласности УМЕРЕННОЙ, ЗДОРОВОЙ Желал душой.И голосил в словесности банкетной, Что гласность – свет,Хоть на меня глядели уж приветно — ИКС, ИГРЕК, ЗЕТ.Прелестно, прелестно. Хоть и в позапрошлом веке происходит, а в нынешнем даже лучше. А как иначе-то? Нынешний век по отношению к позапрошлому – есть будущее. А «будущее светло и прекрасно», как показано Н.Г. Чернышевским в четвертом сне Веры Павловны! И бесы хвалят его, ругая прошлое. Будущее же вне критики…
Глава I
Вне закона
Чем подлее сегодняшний день,
Тем благороднее нам кажется вчерашний.
Вынеся в эпиграф высказывание известного современного драматурга-сказочника Льва Ефимовича Устинова, я вовсе не хочу, говоря о нынешнем нравственном состоянии общества, предстать перед сегодняшним молодым и «продвинутым» читателем этаким маргинальным представителем отстоя, ностальгирующим по ушедшим райским, советским временам. Райских времён, по моему мнению, в чистом виде на обозримой памяти человечества никогда и не бывало. Нормальные периоды, нормальные государства, в отличие от теперешней эРэФии, да, имели место быть. Но в них постоянно существовали два класса, находящиеся вне закона: уголовный и правящий. Во время революций они менялись местами.