Дорога на космодром
Шрифт:
История жизни Константина Эдуардовича известна лучше, чем история его идей. Как сделал он свое открытие? Как пришла к нему мысль о завоевании межпланетных пространств?
Из всего, что вы уже прочли, ясно, что говорить об открытии довольно трудно. Как вы помните, еще Ньютон в своих лекциях о принципе отдачи упомянул вскользь, что принцип этот можно применить для полета в безвоздушном пространстве. Циолковский не сделал открытия в классическом смысле этого слова. Нет в жизни Циолковского того самого мига, какой был у Архимеда, выскочившего из ванной с криком «Эврика!» [9] , или у Шамполиона, когда он вдруг понял, что может читать египетские иероглифы. Правда, сам Циолковский пишет, что подобный миг он тоже пережил в юношеские годы. Ему показалось, что он нашел принципиально новую схему летательного аппарата. «Я был в таком восторге от этого изобретения, – писал Константин Эдуардович, – так взволнован, даже потрясен, что не мог усидеть на
9
[9] «Эврика!» «Нашел!» Легендарный возглас Архимеда, открывшего закон действия выталкивающих сил на тело, погруженное в жидкость.
Константин Эдуардович ЦИОЛКОВСКИЙ (1857-1935) – гениальный ученый и мыслитель, основатель теоретической космонавтики, создатель стройной, научно обоснованной теории освоения космического пространства. «В настоящее время, говорил академик С. П. Королев, – видимо, еще невозможно в полной мере оценить все значение научных идей и технических предложений К. Э. Циолковского, особенно в области проникновения в межпланетное пространство».
Однако недолгий восторг был так силен, что я всю жизнь видел этот прибор во сне и поднимался на нем с великим очарованием… Я видел во сне, что поднимаюсь к звездам на моей машине, и чувствовал такой же восторг, как в ту незапамятную ночь!… Эта ночь на всю жизнь мою оставила след».
Рассказывают, что Периодическая система элементов приснилась Д. И. Менделееву во сне после долгих дней и ночей раздумий. Он тут же проснулся и, схватив листок бумаги, набросал таблицу. Инерционная машина Циолковского, которая снилась ему всю жизнь, летать не могла, а та, которая сделала его бессмертным, не снилась…
Поэт Эдуардас Межелайтис писал:
Корабли, бороздящие море, Поезда, обвивавшие сушу, Продолжение птиц – самолеты И развитие молний – ракеты. Это все я добыл из круглой, Словно шар земной, головы.И видится, как в голове Циолковского медленно вызревал образ космической ракеты, все более определяясь, как зародыш в яйце, и как проклюнулась наконец эта ракета крохотным непризнанным цыпленком огненной птицы феникс.
Но зачем ему была нужна ракета? Что искал он в космосе?
«Многие думают, что я хлопочу о ракете и забочусь о ее судьбе из-за самой ракеты. Это было бы грубейшей ошибкой, – писал Циолковский, – Ракета для меня только способ, только метод проникновения в глубину космоса, но отнюдь не самоцель… Не спорю, очень важно иметь ракетные корабли, ибо они помогут человечеству расселиться по мировому пространству. И ради этого расселения в космосе я-то и хлопочу. Будет иной способ передвижения в космосе, – приму и его… Вся суть – в переселении с Земли и в заселении космоса. Надо идти навстречу, так сказать, «космической философии»!»
Предшественников в технике у Циолковского было много, а вот в этой «космической философии» почти не было вовсе. И уж если кого называть, то прежде всего удивительного русского мыслителя Николая Федоровича Федорова.
Румянцевская библиотека в Москве, в которой много дней провел молодой Циолковский.
В ту пору, когда бродил 16-летний Циолковский по ночной Москве, опьяненный своим лжепроектом летательного аппарата с двумя эластичными маятниками, на концах которых вибрировали шары [10] , в ту пору как раз часто посещал он Румянцевскую библиотеку, которая помещалась прямо против Кремля в здании так называемого Пашкова дома – как мне кажется, самом красивом здании Москвы, созданном гениальным русским архитектором В. Баженовым без малого два века назад. Увеличившись во много раз, библиотека эта превратилась в знаменитую на весь мир Государственную ордена Ленина библиотеку СССР им. В. И. Ленина. Сто лет назад в этой библиотеке работал самый замечательный знаток книг в Москве Николай Федорович Федоров. Его называли мудрецом, богословом, философом, великим эрудитом, – и все было верно. Лев Толстой сказал о нем: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком». Познакомившись в 1881 году с Федоровым, великий писатель помечает в дневнике; «Ник. Фед, – святой. Каморка. Исполнять? Это само собой разумеется. Не хочет жалованья. Нет белья. Нет постели».
10
[10] Сколько лет прошло, а идея машины, которая двигалась бы за счет перемещения внутри нее масс и эксплуатировала бы центробежную силу, все еще не оставляет изобретателей, особенно молодых, как и вечный миф о «вечном двигателе». (Примеч. автора.)
Что «исполнять»? И почему «это само собой разумеется»? Не идет ли речь о жизненных принципах Федорова, столь близких самому Толстому?
Николай Федорович ФЕДОРОВ (1828-1903) – русский философ, предвиден космического будущего человечества. Н. Ф. Федоров верил в коллективный разум землян, способный не только научно управлять жизнью родной планеты, но и «на звезды…, распространить область человеческого труда». Он считал, что «поприщем для человеческой деятельности должно быть целое мироздание». Труды замечательного мыслителя оказали огромное влияние на молодого К. Э. Циолковского.
– Жить надо не для одного себя и не для других только, а со всеми и для всех, – говорил старый библиотекарь.
Он действительно жил в каморке, ходил в изношенной одежде, питался хлебом и чаем. «Федоров раздавал все свое крохотное жалованье беднякам, вспоминал Циолковский. – Теперь я понимаю, что и меня он хотел сделать своим пенсионером. Но это ему не удалось: я чересчур дичился».
Они познакомились, когда в 1873 году Циолковский приехал в Москву и решил в Императорское высшее техническое училище (ныне МВТУ им. Баумана), как планировал раньше, не поступать, а заняться самообразованием. С утра приходил он в Румянцевскую библиотеку и читал все подряд: аналитическую геометрию, «Биографии знаменитых астрономов, физиков и геометров» Араго, курс высшей алгебры и Шекспира, пособия по дифференциальному и интегральному исчислению и Писарева. Тут и заприметил бледного, наверняка голодного юношу Федоров. Рекомендовал книги, обсуждал прочитанное, объяснял, наставлял. О чем говорили они? Никто теперь этого не знает. Федоров писал в своей каморке все ночи напролет, но почти ничего не печатал. Только после смерти Федорова в 1903 году друзья издали часть его трудов в двухтомнике «Философия общего дела». Основываясь на этой книге, можно предполагать, что Николай Федорович оказал огромное влияние на молодого Циолковского. Он был убежден в космическом будущем землян, верил в их коллективный разум, способный не только научно управлять жизнью родной планеты, но и распространить сферу своей деятельности «также и на другие миры». Гигантские бездны космоса не могли остановить полета его мысли, он призывал «на звезды… распространить область человеческого труда», он считал, что «поприщем для человеческой деятельности должно быть целое мироздание». Как близко все это к тому, что не раз проповедовал сам Циолковский несколько лет спустя! Как созвучно его великим откровениям: «Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».
Циолковский идет дальше Федорова, он поднимается до гигантских обобщений. «До сих пор самые величайшие философы и гуманисты были на земной точке зрения, – пишет он, – и не заикались даже об интересах космоса. Иные доходили до интересов животных, даже растений, но никто не подумал о жителях Вселенной вообще. Судьба существ зависит от судьбы Вселенной. Поэтому всякое разумное существо должно проникнуться историей Вселенной. Необходима такая высшая точка зрения. Узкая точка зрения приведет к заблуждению… Мы живем более жизнью космоса, чем жизнью Земли, так как космос бесконечно значительнее Земли по своему объему, массе и времени… Земле выпала хотя и тяжелая доля, которая выпадает на биллионную часть планет, но очень почетная: служить рассадником высших существ на пустых солнечных системах…»
Федоров писал: «Сама ширь земли русской способствует оборудованию богатырских характеров и как бы приглашает к небесному подвигу». Через несколько десятков лет, как эхо, прозвучали слова Циолковского: «В одном я твердо уверен – первенство будет принадлежать Советскому Союзу».
И главное даже не в вере в космическое будущее, главное в общей человеческой и гражданской позиции старика и юноши. Федоровское «жить надо не для одного себя…» – вот что находит самый горячий отклик в душе молодого Циолковского, вот что позволяет ему твердо провозгласить свое человеческое кредо: «Основной мотив моей жизни – сделать что-нибудь полезное для людей, не прожить даром жизни, продвинуть человечество хоть немного вперед.
Вот почему я интересовался тем, что не давало мне ни хлеба, ни силы. Но я надеюсь, что мои работы, может быть скоро, а может быть в отдаленном будущем, дадут обществу горы хлеба и бездну могущества».
Начало – здесь, в понимании своей цели. И когда цель эта определилась, требовалось найти те средства, которые, как он считал, дадут ему возможность достигнуть ее, «внушить всем людям разумные и бодрящие мысли».
Вот чем был заполнен его мозг, в котором вызревала космическая ракета. Он думал о человеческом счастье. Может быть, именно поэтому и пришел он к ракете раньше других.