Дорога на космодром
Шрифт:
Через несколько дней он заболел. В то утро, когда сгорело сопло, он был совсем плох, градусник показывал 39,4°. Страшно болела голова, и кололо в боку. Потом выступила сыпь, и его отправили в инфекционную больницу – тиф. В истории болезни есть запись: «По всем данным, больной заразился тифом во время дороги». – хотел оставить дома побольше денег и ехал в третьем классе.
Он лежал в шестиместной палате в забытьи.
А в Нахабино отремонтировали сопло и снова запустили его двигатель. Хлопок, потом ровное горение. ОР-2 работал секунд десять. Потом полетели золотые искры. Комиссия из Реввоенсовета установила прогар внутри сопла…
Он ничего не знал об этом. В этот день его положили в отдельную палату, рядом сидела медсестра, но он уже не видел ни этой комнаты, ни лица этой девушки.
Он умер в шесть часов утра 28 марта 1933 года. Его похоронили в Кисловодске.
В начале 1933 года, когда главное внимание ГИРД было сосредоточено
И, пожалуй, самые большие надежды на успех связывали с работой второй бригады, начальник которой, Тихонравов, полным ходом вел испытания отдельных узлов ракеты, которая в гирдовской документации значилась под индексом «09».
Михаил Клавдиевич Тихонравов был старше Королева. В 1917 году Сергею Павловичу было 10 лет, а Тихонравову – 17, это разница огромная: ребенок и юноша по-разному должны были воспринять исторический перелом, по-разному отреагировать на него. Общим была, пожалуй, лишь среда, в которой они воспитывались, – среда русских интеллигентов.
Испытания в Нахабино. Крайний слева – Сергей Королев, справа – Юрий Победоносцев.
Отец Миши – юрист, мама окончила в Петербурге Высшие женские курсы, никто сына к технике не приваживал, но с самых ранних лет загорелся в мальчишке интерес к самолетам – аэропланам, как чаще их называли тогда. В 1909 году на петербургском ипподроме проходила первая неделя авиации. Народу было – пропасть, рассаживались с самоварами: ждать полетов приходилось часами. Миша Тихонравов не мог знать тогда, что примерно в те же годы в далеком Нежине на ярмарочной площади другой мальчик, румяный, черноглазый Сережа Королев, сидя на плечах деда, с восторгом следит за клекотанием фантастической машины, в которую влез бесстрашный человек Сергей Уточкин. Это были первые искры, которые через много лет воспламенили их мысль.
Об авиации тогда много говорили, писали, а первый перелет из Петербурга в Москву обсуждался не меньше, чем сегодня стыковка на орбите. Михаил мечтал пристроиться к какому-нибудь авиационному делу, но в 1919 году Тихонравовы переехали в Переславль-Залесский: прокормить семью с пятью детьми в Петрограде было тогда нелегко. Михаил был одним из организаторов первой в Переславле комсомольской ячейки (и сейчас дома хранится пожелтевший билет), ходил по деревням агитировать за комсомол, митинговал в курных избах, а потом ушел добровольцем в Красную Армию. В армии и узнал он, что есть такой приказ: кто хочет учиться на красного специалиста – пусть подает рапорт. Так Тихонравов стал студентом Института инженеров Красного Воздушного Флота, переименованного через год в Академию Воздушного Флота. Его имя – в коротком списке самых первых ее выпускников 1925 года. Год служил он в 1-й легкобомбардировочной эскадрилье имени товарища Ленина, а потом работал на авиационных заводах у знаменитых тогда конструкторов Н. Н. Поликарпова и Д. П. Григоровича.
Думая над историей становления космонавтики, беседуя с людьми, стоявшими у родника, из которого вылилась эта река, всякий раз удивляешься, как много успевали сделать молодые энтузиасты новой техники. Тихонравов еще учился, но был уже признанным конструктором планеров. Вместе с друзьями – Алексеем Дубровиным и Владимиром Вахмистровым – построил планеры «Скиф», «Гамаюн», «Жар-птица», «Комсомольская правда», которые участвовали в знаменитых коктебельских слетах. Тогда на жухлой, выгоревшей траве горы Узун-Сырт можно было встретить молодых пареньков: Олега Антонова, Сашу Яковлева, Сергея Королева. Летал на планерах Тихонравова А. Юмашев, тот самый А. Юмашев, знаменитый наш летчик-испытатель, который в июле 1937 года вместе с М. Громовым и С. Данилиным перелетел из Москвы в Сан-Джасинто, в Америку. Планер Тихонравова «Змей Горыныч» летал на соревнованиях в Германии. Немцы печатали в газетах восторженные отклики об «Огненном Драконе» – так они перевели «Горыныча».
Михаил
А еще Тихонравова интересовали ракеты. Уже давно мозговал он, прикидывал, прибрасывал, что получится, если поставить ракету на планер, а то и на самолет, какой тут нужен двигатель и как заставить его работать подольше. Случайно он узнал, что в родном Ленинграде уже работает группа ракетчиков, впервые услышал фамилии В. А. Артемьева, Б. С. Петропавловского, Г. Э. Лангемака, В. П. Глушко. Он долго не мог расшифровать названия группы – ГДЛ. Что бы это значило? Г – Государственная. Л – наверное, Ленинград. Оказалось – Газодинамическая лаборатория. Он тосковал по Ленинграду и уже радостно представлял себе встречу с ним и эту совершенно еще неизвестную, но такую желанную работу. Но вскоре выяснилось, что энтузиасты есть и в Москве, мелькнула знакомая фамилия: Королев – они встречались в Коктебеле.
– Да, хотим организовать лабораторию, – подтвердил Королев. – Пора от расчетов и прикидок к делу переходить.
– Имей в виду, – сказал Тихонравов, – я очень хочу работать с вами.
– Отлично! У нас уже Победоносцев, Чесалов, на планере Черановского хотим двигатель поставить, ведь у Цандера уже есть двигатель…
Так Тихонравов стал одним из родоначальников ГИРД – удивительного союза удивительно разных людей, поверивших в одно дело.
Был Михаил Клавдиевич натурой увлекающейся. Очень заинтересовала его, например, механика птичьего полета. Изучал птиц, как заправский орнитолог, создал теорию машущего крыла и даже книгу об этом издал в 1937 году. [35] Хорошо помню, как показывал мне Тихонравов огромную, одну из лучших в стране, коллекцию жуков. Полет насекомых тоже очень интересовал его. Вообще его интересовало все, что как-то относится к полету. И Циолковский был для него прежде всего человеком, открывшим новый принцип полета, бесконечно расширившим границы летания, а приход в ГИРД – действием совершенно органичным. Да и сам процесс образования ГИРД, по мнению Тихонравова, был исторической неизбежностью.
35
[35] Книга М. К. Тихонравова «Полет птиц и машина с машущими крыльями» вышла вторым изданием в 1949 году. (Примеч. автора.)
Много лет спустя Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники, лауреат Ленинской премии, профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов так объяснял появление ГИРД:
«В 30-е годы перспективы развития авиации обозначились уже более четко и начали выявляться пределы применения винтомоторной группы. В поисках путей преодоления этих пределов ряд молодых деятелей авиации сосредоточил свое внимание на проблемах реактивного движения, приняв идеи Циолковского не столько из-за желания скорее лететь на Марс, сколько из-за стремления вообще летать выше, быстрее и дальше. У этих людей, кроме желаний и стремлений, уже был опыт работы в авиастроении, были за плечами свои осуществленные авиационные конструкции, задуманные конструкции и идеи в ракетной технике. Эти люди имели возможность опереться на авиационную промышленность как на реальную базу для работы над реактивными летательными аппаратами. Именно из этих людей вышел начальник ГИРД Сергей Павлович Королев, в котором с выдающимся конструкторским талантом сочетались глубокая научная интуиция и блестящие организаторские способности…»
Гирдовцы на полигоне в ноябре 1933 года. Крайний слева – Сергей Королев.
С Королевым Тихонравова сближал технический реализм. Он, как и Королев, считал, что говорить серьезно о межпланетном корабле преждевременно. Прежде всего можно и нужно превратить ракету в инструмент изучения стратосферы. Ясно видел он и военное будущее ракеты. «В будущей войне, – писал Михаил Клавдиевич. – нельзя будет не считаться с ракетой как новым видом оружия». И здесь он оказался прозорливее многих ракетчиков-романтиков. В отличие от тех пионеров космонавтики, которые переживали период разочарований при переходе от межпланетного корабля к скромной ракете, Тихонравов никогда не разочаровывался, потому что шел наоборот – от скромной ракеты к межпланетному кораблю. И в тридцатые годы он отстаивал свою, на первый взгляд скромную, программу: «В порядке дня стоит конструирование советских ракет на жидком топливе».