Дорога на райский остров
Шрифт:
Я думала о том, что будет, когда я приеду в Сидней. Погоня за воздушными замками. Я так и слышала голос Бабули. Неужели так оно и будет?
Кто-то нетвердым шагом ступал по палубе. Я увидела, что это тот самый высокий мужчина, который поздоровался со мной в столовой, и ощутила легкое раздражение. Однако я была слегка заинтригована. Мужчина уселся рядом.
— О, приветствую вас, — произнес он. — Смелая юная леди, бросающая вызов стихиям.
— Мне сказали, что так будет лучше всего.
— Если у вас для этого достаточно мужества. Девяносто
— Нет, и я не уверена, что ваше процентное соотношение точно.
— Сколько человек вы видели за завтраком? И сколько здесь? К счастью, всего двое, и это значительно лучше, чем толпа.
— Вы так считаете?
— Именно. Однако мне явно недостает вежливости. Следовало сначала испросить разрешения сесть рядом с вами.
— Не поздновато ли сейчас?
— Да, как говорится, дело уже сделано. Да и где здесь еще сидеть? Единственное сухое местечко — тут, под спасательными шлюпками. Стало быть, разрешение даровано?
— А что бы вы стали делать, если бы оно не было даровано?
— Все равно бы остался сидеть.
— Ну, тогда и ваша просьба — простая формальность, правда?
— Вижу, вы очень логичная юная леди. Позвольте представиться. Милтон Хемминг. Благородное имя, подумаете вы. «Милтон, должен жить ты в этот час…» Я расскажу вам, откуда оно взялось. Моя мать была очень красивой дамой — как вы можете судить по унаследованным мною чарам — и до своего появления на свет я доставил ей много неприятностей. Матушка была не в состоянии предаваться светской жизни, составлявшей смысл ее существования. Потерянный рай, понимаете. Как только меня — самого восхитительного херувима, какого только можно вообразить — положили в ее объятия, матушка воскликнула: «Обретенный рай!» После этого оставалось лишь назвать меня Милтоном.
Я расхохоталась. Я забыла о беспокойстве, которое вызывала у меня скверная погода. Позабыла о своей кажущейся безнадежной миссии. Я просто веселилась. Он был так уверен в себе и так упорствовал в своем стремлении завязать знакомство.
— А теперь, — заявил Милтон, — ваша очередь.
— Эннэлис Мэллори, — представилась я. — Энн и Элис — имена, часто использовавшиеся в нашей семье на протяжении многих поколений. Ну, а моя Бабуля, которой было поручено назвать меня, решила произвести некоторые изменения, соединила два имени и получила Эннэлис.
— Эннэлис, — повторил он. — Мне нравится это имя. Оно необычное. И вам идет.
— Спасибо за комплимент… если, конечно, это комплимент. Необычное, как правило, означает неприятное.
— В данном случае это слово имеет совершенно противоположное значение.
— Тогда благодарю вас еще раз. Сколько времени еще продлится эта погода? Вы часто путешествуете?
— В том, что касается погоды, никогда нельзя быть уверенным. Путешествие может быть и бурным, и гладким. Все в воле богов. А ответ на ваш второй вопрос — да. Я действительно часто путешествую. Я приезжаю домой примерно раз в году.
— В
— Да. У меня сахарная плантация. Время от времени я приезжаю в Лондон по делам, связанным с рынком. А вы зачем едете в Австралию?
— Я еду с подругой и ее тетушкой. Она отправляется туда, чтобы выйти замуж.
— Не помню, пересекал ли я океан хоть раз, чтобы на корабле при этом не было хотя бы одной юной леди, едущей в Австралию, чтобы выйти замуж. Вдали от дома мужчин одолевает одиночество. И тогда они отправляются домой, чтобы найти невесту и привезти с собой делить с ними одиночество. Сперва я подумал, что вы-то уж наверняка едете к какому-то одинокому мужчине.
— Что ж, вы ошибаетесь.
— Я рад этому.
Милтон рассмеялся.
— Вот как?
— О да, я рад. Я бы не перенес мысли о том, что такая юная леди, как вы, управляется со всеми делами на плантациях. Прекрасную английскую кожу терзало бы безжалостное солнце. Вы не представляете, насколько вам посчастливилось жить на нашей дождливой родине, где солнце не высушивает урожая и не убивает скот, где ураганы не сводят на нет работу, проделанную за год, где нет стай саранчи…
— Это звучит так, словно вы говорите о стаях саранчи в Древнем Египте.
— Они и есть точно такие.
— Тогда зачем же люди живут там?
— Нелегко собрать пожитки и отправиться пешком в Землю обетованную, — Поэтому и вы там живете?
— Я не живу в австралийской глубинке. Я живу на Карибе. Это остров, расположенный более чем в ста милях от побережья Австралии. Там жил мой отец, и от него я унаследовал сахарную плантацию. На Карибе выращивают сахарный тростник. Но в один прекрасный день я собираюсь продать плантацию, вернуться домой и приобрести усадьбу с большим поместьем, фермами и всем прочим. Я собираюсь стать английским сквайром.
— Сквайры обычно живут на своей земле поколениями.
— Это я как-нибудь обойду, — отозвался Милтон. — Скажите, что вы собираетесь делать по приезде в Австралию?
— Я буду присутствовать на свадьбе подруги. Побуду с ней немного, а потом, наверное, вернусь домой с ее тетушкой.
— Я часто приезжаю в Сидней. Мы можем стать друзьями?
— Откуда нам знать? Дружба — не то, что можно решить во время короткой встречи. Ее надо пестовать. Она должна расти.
— Так станем ее пестовать.
— Это поспешное решение, — заметила я. — Мы только вчера вошли на корабль. И впервые увидели друг друга в столовой.
— И я вел себя довольно дерзко. Когда мы начнем пестовать дружбу, вы узнаете, что это моя характерная черта. Вам она нравится?
— Многое будет зависеть от обстоятельств.
— Мы с вами поладим. Мы ведь люди одного сорта.
— Стало быть, вы находите меня дерзкой?
— Дерзость проглядывает за рафинированными манерами безупречной юной леди. Я просто вижу, как она выглядывает наружу. Например, что вы делаете, сидя здесь, на палубе, с человеком, который не был вам официально представлен?