Дорога неровная
Шрифт:
— Герка, зови своих, я хочу отпраздновать одно дело.
Пока Герман ходил в подсобку, Михаил заказал в баре бутылку вина, принес рюмки. Музыканты пришли, каждый хлопнул приветственно Михаила по ладони. А того понесло:
— Ребята! Первый тост за эту замечательную женщину!
Все охотно выпили. Крахмалёв не дал им передыху, вновь налил в рюмки вино и провозгласил:
— А теперь выпьем за ее талант! Мы с ней, парни, записываем такой симпатичный диск…
— Он у тебя? — поинтересовался молодой патлатый ударник.
— Александра Павловна, диск
Александра кивнула и вынула из сумочки диск, на котором была сделана и обложка, подала Михаилу, а тот передал патлатому. Парень скептически усмехнулся, достал из кармана плейер, сунул в уши наушники и стал слушать. Но вскоре улыбка сползла с его лица, на нем появилась заинтересованность, которую заметили его друзья и стали по очереди слушать. Герман был последним, на его долю тоже досталось несколько песен, выключив плейер, он удивленно спросил Крахмалёва:
— Миш, это твое?
Тот кивнул, уточнив:
— Аранжировка — моя, остальное — Александра Павловна. Поэт, композитор, исполнитель.
Герман глянул на женщину, губы дернулись, словно говорил: «Надо же!» Посмотрел на часы, попросил не уходить:
— А мы пока поработаем.
Зазвучала медленная музыка, и Михаил пригласил Александру на танец. Он танцевал неловко, но очень старался, осторожно прижимая Александру к себе. С последними аккордами легко прижался губами к её уху. И тут раздался голос Германа:
— А следующую песню мы исполняем в честь наших друзей, присутствующих сегодня здесь! Миша и Саша, мы поём для вас! — и зазвучала музыка. А Крахмалёв смотрел на Александру и улыбался. И она улыбалась, потому что слушать песню, посвященную тебе, оказывается, так приятно.
Крахмалёв пьянел быстро, потому вторая бутылка вина ему точно пошла «не впрок», и Александра вызвала такси, чтобы отвезти его домой. Он поднялся в квартиру самостоятельно, даже не опирался на Александру, разделся тоже сам. А потом спросил:
— Ты останешься?
Александра так удивилась, что её язык произнес сам по себе:
— Конечно, только ты ложись спать, усни, и всё будет хорошо.
— Хорошо? — он смотрел, как ребёнок, которому пообещали новую игрушку. — Тогда я лягу.
Крахмалёв и в самом деле лёг, но прежде достал из шкафа комплект чистого белья и подал Александре:
— Ложись на мамину кровать, а то… — он не договорил. Но попросил: — Посиди со мной. Отвернись, я разденусь.
Александра хмыкнула, однако отвернулась. Михаил лёг, поворочался, устраиваясь удобнее, и опять сказал:
— Посиди со мной… — взял её руку, приложил к щеке и тут же заснул, свернувшись в клубок.
Александра тихонько рассмеялась: также и сыновья просили посидеть рядом. А теперь этот большой мужчина, словно ребёнок, доверчиво держится за ее руку, и потому спит спокойно-спокойно. А у Александры в груди разливалось необыкновенное тепло, словно рядом лежал близкий, родной человек. Александра гладила «дитя» по голове и думала, будто сказку детям рассказывала:
«Миша, Мишка, бестолковый ты мой! Ты даже не догадываешься, что каждая встреча для меня —
Ты сказал мне, что никого не любишь, что тебя ни к кому не влечёт, сказал, что твоя душа — в музыке, но почему тогда твоя душа такая черствая? Почему она не откликается на мой призыв любви? Но я-то верю, что ты достоин и любви, и уважения, и счастья, всего того, что делает жизнь человека прекрасной. Ты в это не веришь? А я верю. Судьба связала нас не случайно. Милый мой, прошу тебя, сделай шаг мне навстречу, и все будет хорошо! Поверь мне! Заклинаю тебя: поверь и доверь мне свою душу!» — Александра глянула на иконку Михаила-Архангела, которую подарила Крахмалёву в день рождения и страстно произнесла:
— Господи, возьми мое счастье за руку и выведи его на дорогу ко мне! Господи, сделай так, чтобы он понял, что нам сейчас надо идти по жизни вместе, чтобы легче было преодолеть все трудности, их так трудно преодолевать в одиночку!
Александра разделась и легла на кровать Марии Ивановны. Она уже засыпала, когда Крахмалёв встал, прошелся раза два по комнате. Александра сквозь сомкнутые ресницы наблюдала за Крахмалёвым, но сон всё-таки сморил её. И вдруг услышала вопрос: «А можно под крыло?» Хо! Александра тут же проснулась и, конечно, разрешила. Крахмалёв поспешно нырнул под одеяло и удивился: «Ой, какая ты горячая, как печь! А я замерз, вот сейчас и согреюсь…» — он обнял её, крепко прижавшись всем телом. Александра ухмыльнулась во тьме, ощущая робкие блуждания рук Крамалёва по своему телу. Ей было смешно и приятно, что он так робок, но в то же время и нетерпелив, видимо, боясь, что пройдет возбуждение, и опасения Крахмалёва, наверное, были небезосновательны, потому что у пьющих это частенько случается. Однако всё получилось, и Крахмалёв прошептал: «А я думал, что ничего уже больше не могу!» Александре было приятно его признание, И вдвойне приятны слова, что стала «первой» после длительного воздержания.
Вернувшись из ванны, он юркнул под одеяло и сразу же спокойно заснул, пристроив голову на её плече, и женщину пронзила жалость к нему. В тот миг она и поняла свою мать, почему та не могла прогнать Смирнова — жалела его больше, чем любила. Но вместе с тем, Александра уже задумывалась, как дети воспримут её любовь к Крахмалёву, если он не поборет своё пагубное пристрастие. Так и уснула, не решив окончательно, кого выбрать — мужчину или детей, вернее, не выбрать, а соединить вместе любимых людей. О выборе нет и речи: сыновья — главные мужчины в её жизни.