Дорога Отчаяния
Шрифт:
— Как обед, госпожа К.?
— Как всегда, превосходно, Раани.
— Великолепно. Если хотите послушать, вы будете через пять минут по радио.
— Не выношу предвыборных передач. У меня голос, как у ламы. Только аппетит людям портить. Завтра идешь голосовать?
— Конечно. За вас, госпожа К.
— Ни слова, Раани. Тайна голосования — конституционное право человека.
— А я не стыжусь своего выбора. А как же — любой, кто со мной не согласен, может убираться из моего ресторана.
— Раани, а как же демократические права? Человек имеет право на собственное мнение.
— Не в моем ресторане. Вот сегодня приперлись
— Остановлю, — сказала Мария Квинсана. — Обещаю тебе. — Затем по радио объявили партийную политическую передачу, посвященную Новой Партии Марии Квинсаны, и слушая музыку, она думала, какие из ее предвыборных обещаний она бы выполнила с той же охотой, как обещание уничтожить Армию Родной Земли.
38
Теперь, когда деревья выросли и стали давать густую тень, Дедушка Харан проводил в саду все больше и больше времени. Он полюбил проводить время за созерцанием преходящести всех вещей. Он думал о своем детстве, проведенном в Томпсонс Фоллз, он думал о первой жене, Евгении, он думал о детстве своего сына и о детстве его сына. Он думал о приемной дочери, превратившейся в дикое животное, он думал о своей внучке, против воли превратившейся в божество, и внуке, Величайшем Игроке в Снукер в Известной Части Вселенной. Он размышлял, доведется ли еще его увидеть. Он предавался всем тем мыслям, которые обычно посещают людей в сорок пять лет. Когда он был занят размышлениями, то предпочитал, чтобы ему приносили еду, чтоб есть в безмятежной атмосфере сада, где ничто не прерывало потока воспоминаний, а пару раз Бабушка приходила отвести его в дом на закате.
— Ты должен начать пускать туда людей, — сказал Раэл Манделла, много думавший о набитых карманах паломников, кружащих вокруг его дочери. — Сад спокойствия Серой Госпожи. Вход — двадцать сентаво. — Последнее время Бедные Чада Непорочного Изобретения завели манеру именовать ее Серой Госпожой.
— Не бывать тому, — сказал Дедушка Харан. — Это мой сад, предназначенный для моей жены, меня и тех гостей, который я приглашу. — Для поддержания приватности он нанял в бидонвиле, прозывавшимся Городом Веры и окружавшим базилику, несколько обнищавших Бедных Чад, чтобы они возвели вокруг сада стену. Довольный их работой, он сделал ворота, на которые повесил надежный замок; один ключ он носил в кармане, а другой висел на золотой цепочке на шее у его жены.
Когда суета и шум новой Дороги Отчаяния, переполненной предпринимателями, продавцами религиозной мишуры и хозяевами гостиниц становились невыносимыми, они запирались в саду и слушали пение птиц и плеск рыбок в маленьком ручье. Они сажали цветы и кусты, потому что покуда жив садовник, сад не бывает завершен, и пока они работали так, им стали попадаться уголки, которых они не могли припомнить: тайные лощины, маленькие водопады, тенистые рощицы, лабиринт, песчаный садик, травянистая лужайка с солнечными часами в центре.
— Дражайшая жена, не кажется ли тебе порой, что наш сад выбрался за пределы стены, которой я его окружил? — спросил Дедушка Харан. После почти часовой прогулки по загадочной, вымощенной плиткой тропе они пришли к каменной скамье под сенью ивы и сели передохнуть. Бабушка посмотрела в небо, казавшееся странно нежным, совершенно не похожим на яростные сине–черные небеса Дороги Отчаяния, и полным пушистых облаков.
— Муж мой Харан, я думаю, что так же, как мы растили наш сад, сад растил нас, и все удивительные вещи, которые мы находим в нем — семена, посеянные им в нашем воображении.
Они долго сидели, не произнося ни слова, на каменной скамейке под ивой, любуюсь облаками, в той тишине, которая возникает между стариками, не нуждающимися для общения в словах. Когда мир начал отворачивать свой лик от солнца, они поднялись с каменной скамьи и по тропинкам, куда более диким и прекрасным, чем они когда-либо видели здесь, вернулись к воротам в стене. Пока они запирали за собой ворота, мимо них текла толпа торговцев пирожками и серолицых туристов.
— Я думаю, что если твоя догадка верна, протяженность и разнообразие сада могут быть бесконечны, — сказал Дедушка Харан. Бабушка в восторге всплеснула руками.
— Раз так, муж мой Харан, мы должны его исследовать! Можем начать завтра, да?
Назавтра, ранним утром, прежде чем улицы и переулки заполнились чужаками, Бабушка и Дедушка Харан отправились в экспедицию по саду. Бабушка привязала к воротам кончик шерстяной нити из большого клубка. В сумке у нее было восемнадцать таких клубков, альбомы и карандаши для составления карт неизведанных внутренних районов воображения, а также завтрак на двоих. Дедушка Харан возглавлял караван, вооружившись оптиконом, секстантом, хронометром и компасом. Через десять минут после того, как они отошли от ворот, муж и жена оказались на незнакомой территории.
— Здесь должны были быть ускоренно–растущие буки, — сказал Дедушка Харан. — Я сам их сажал и помню отчетливо. — Перед ним лежала маленькая заросшая лесом долина. Ряды рододендронов покрывали ее склоны, между камней струился ручеек. — Никаких рододендронов тут не было. Они были слева от ворот… я думаю, сад постоянно переделывает сам себя. Поразительно.
— Тихо, — сказала Бабушка. — Слышал голос?
Дедушка Харан, который слышал похуже, навострил уши.
— Это Раэл?
— Да. Тихо, слушай. Слышишь, что он сказал?
— Мне показалось, мой сын кричал что-то про возвращение Лимаала.
— Правильно. Так что, муж, пойдем ли мы назад?
Дедушка Харан пропустил шерстяную нить сквозь пальцы. Он еще мог различить железные ворота позади. Впереди же он видел новую долину и ему казалось, что за ней лежит широкая, девственная местность, страна лесистых холмов и быстрых рек, цветущих лугов и пугливых оленей.
— Вперед, — сказал он, и вместе они спустились в долину: он посматривал на солнце и отмечал показания компаса, она разматывала за собой клубок. Они пересекли ручей, рука об руку поднялись по склону, вошли в страну лесистых холмов и цветущих лугов и никогда не возвращались назад.