Дорога перемен
Шрифт:
— А вы чем сегодня занимались? — спрашивает дядя Джоли.
Мама открыла было рот, когда заметила, что дядя Джоли смотрит на нас с Хадли. Лицо Хадли становится пунцовым. Мама складывает руки на коленях.
Сэм роняет вилку, которая со звоном ударяется о край тарелки. Наконец Хадли поднимает глаза на моего дядю.
— Ничем, ясно? У меня было много работы. — Он комкает салфетку в шарик и швыряет его в противоположный угол комнаты, но попадает в собаку, а не в мусорное ведро. — Мне пора, — бормочет Хадли.
Он с шумом отодвигает стул и выбегает из кухни.
—
— Сэм, — обращается к нему мама, — а вот интересно, почему вы выращиваете только яблоки?
Я пинаю ее под столом. Ее это не касается.
— Яблоки занимают много времени и сил.
У меня такое ощущение, что он не первый раз отвечает на подобный вопрос.
— Но вы могли бы зарабатывать больше денег, если бы не зацикливались на одних только яблоках.
— Прошу меня простить, — спокойно отвечает Сэм, — но кто, черт побери, вы такая? Приезжаете сюда и уже через два дня указываете мне, как вести дела!
— Я не указываю…
— Если вы хоть что-то понимаете в сельском хозяйстве — что ж, возможно, тогда я послушаю.
— Я не намерена терпеть оскорбления. — Мама чуть не плачет, я чувствую слезы в ее голосе. — Я только хотела поддержать беседу.
— А создали проблемы, — отрезает Сэм.
Голос у мамы хриплый. Я вспоминаю историю, которую она любит рассказывать, что когда она училась в колледже, то подрабатывала в отделе рубричной рекламы в «Бостон Глоб» и один мужчина влюбился в ее голос. Он продал свою лодку в первую же неделю, но продолжал звонить, чтобы услышать ее голос. Он размещал свое объявление целое лето, чтобы иметь возможность его слышать.
— Сэм…
Дядя Джоли касается маминой руки. Она вскакивает и бежит к амбару.
Мы трое — Сэм, дядя Джоли и я — мгновение сидим в молчании.
— Положить еще курицы? — предлагает Сэм.
— Мне кажется, ты слишком бурно отреагировал, — выговаривает ему дядя Джоли. — Лучше бы тебе извиниться.
— Господи, Джоли! — вздыхает Сэм, откидываясь на спинку стула. — Она твоя сестра, это ты ее пригласил. Послушай, ей не место здесь, в деревне. Она должна носить высокие каблуки и цокать ими по выложенным мрамором гостиным в Лос-Анджелесе.
— Так нечестно! — восклицаю я. — Вы ее даже не знаете!
— Я повидал таких, как она, — говорит Сэм. — Будет лучше, если я пойду и извинюсь? Черт! Ради мира и покоя… — Он встает и отодвигает тарелку. — Вот вам и счастливый, тихий семейный ужин.
Мы с дядей Джоли доедаем цукини. Потом картошку. Мы молчим. Я нетерпеливо постукиваю ногой по линолеуму.
— Я пойду туда.
— Оставь их, Ребекка. Они сами разберутся. Им нужно поговорить.
Возможно, он прав, но речь идет о моей маме. Я представляю, как она вонзает ногти в Сэма, оставляя на его лице и руках свежие царапины. Потом перед моим мысленным взором возникает картина, как отпор Сэма выводит ее из душевного равновесия. Чем он ее достанет? Или на это способен только мой отец?
Я слышу голоса раньше, чем вижу их, прячущихся за сараем, где стоит трактор и мотоблок. Возможно, дядя Джоли прав, и я решаю не вмешиваться. Я
— Я же уже извинился, — говорит Сэм. — Что еще мне сделать?
Голос мамы звучит словно издалека:
— Вы правы. Это ваш дом, ваша ферма, мне здесь не место. Джоли навязал нас вам. Ему не следовало обращаться с подобной просьбой.
— Я не понимаю значения слова «навязал».
— Я не это хотела сказать. Вы все мои слова воспринимаете превратно. Такое впечатление, что все, что я говорю, прокручивается у вас в голове в другом порядке.
Сэм всем весом наваливается на стену сарая — мне кажется, что он может ощутить мое присутствие.
— Когда садом заправлял мой отец, он делал это совершенно бессистемно. Одно хранилище там, другое здесь. Яблоки для оптовой торговли вперемешку с яблоками для розничной. С одиннадцати лет я пытался доказать ему, что так садоводством не занимаются. Он отвечал, что я не понимаю, о чем говорю, и что бы я ни выучил в школе по садоводству, у меня нет такого опыта ведения дела, как у него. Да и откуда ему взяться? Поэтому, когда он вышел на пенсию и переехал во Флориду, я выкопал молодые деревья и пересадил их, как считал нужным. Я понимал, что здорово рискую. Пара деревьев погибла. Отец не приезжал сюда с тех пор, как отошел от дел, а когда он звонит, я делаю вид, что сад остался в том же виде, в каком был при нем.
— Я понимаю тебя, Сэм. — Мама переходит с ним на «ты».
— Нет, не понимаешь. Мне насрать на то, что ты считаешь, что в этом саду нужно выращивать арбузы и капусту. Иди и скажи это Джоли, Ребекке, кому хочешь, черт возьми! Когда я умру, тогда действуй, если сможешь убедить остальных, пересади здесь все. Но не смей, никогда не смей говорить мне в глаза, что то, что я сделал, — плохо! Этот сад — лучшее, что я создал в жизни. Это как… Это как если бы я сказал тебе, что у тебя плохая дочь.
Мама долго молчит.
— Я бы не стала разводить арбузы, — наконец говорит она, и Сэм смеется.
— Давай начнем сначала. Я Сэм Хансен. А вы…
— Джейн. Джейн Джонс. Боже! — восклицает мама. — Звучит как имя самого занудного человека на земле.
— Сомневаюсь.
Я отчетливо слышу, как соприкасаются их ладони. Тихий звук в ночи.
Чьи-то шаги приближаются к тому месту, где я сижу. В панике я заползаю за угол сарая, подальше от голосов. Единственная возможность спастись — оказаться внутри сарая. Я пытаюсь ступать неслышно, но кроссовки шуршат по сену. Я прижимаюсь к земле и заползаю в сарай.
Я сажусь, и первое, что я вижу, — это летучая мышь, темный комок в углу сеновала. Хочется закричать, но разве криком поможешь?
Летучая мышь взвизгивает и проносится мимо меня. Я вскидываю руки, чтобы закрыть лицо, но кто-то хватает меня за запястья. Я оборачиваюсь. Хадли.
— А ты что здесь делаешь? — испуганно шепчу я.
— Я здесь живу, — отвечает он. — А ты что здесь забыла?
— Я подслушивала. Ты их слышал?
Хадли кивает. Потом вытаскивает соломинку из охапки сена у стены и прикусывает ее передними зубами.