Дорога сильных. На пороге мира
Шрифт:
Все равно прятаться негде.
Она шагнула вперед, намереваясь приложиться к хлипкой преграде ухом, но налегла слишком сильно, и дверь распахнулась. Нога запнулась о порожек, и девушка, вне себя от ужаса, вывалилась из сарая. Чьи-то руки, худые, но внезапно сильные, подхватили, сгребли. Надежно, не сразу и вырвешься.
– Сона?
– Я…
Она уставилась на мужчину, в чьих объятиях оказалась, и замолкла.
В серо-зеленом взгляде грена Иртена было что-то такое… знакомое, но непонятное, и от этого бросало в дрожь.
– И давно ты здесь? – холодно вопросил старший маг.
– Я… нет. Не знаю, – ответила, переводя на него взгляд.
Таэллиец вздохнул и нахмурился, и она затараторила:
– Я уснула здесь, совершенно случайно, а теперь проснулась и уже уходила. А тут вы…
– Что слышала?
– Ничего, – сказала она, ресницы ее дрогнули и опустились. – Я пойду?
Попыталась выпутаться из объятий, маг поставил ее ровно, но руки с плеч не убрал. Мужчины переглянулись, грен Иртен кивнул.
– С собой, – сказал он. Выудил из сумки на поясе бутылек и протянул ей. – Пей.
– Что это?
– Ничего, что могло бы тебе повредить.
Пить не хотелось, и взгляд метнулся мимо мужчин в поисках хоть кого-то, кто мог бы помочь.
Как назло – никого.
«Витьку бы сюда, он за всех заступается», – думалось ей, когда в рот полилась сладкая до приторности жидкость.
А потом ее впихнули в сарай, и остались лишь глаза грена Лусара, темные, словно омут, холодные пальцы на подбородке и голос, что повелел рассказать все слово в слово. И Соня поняла, что говорит. Губы и язык шевелились, словно без ее участия, это было так странно и так… естественно.
Наконец старший маг отпустил ее и сказал:
– Хорошо. А теперь спи и забудь все, что здесь было.
Холодная ладонь коснулась лба и легонько толкнула, и девушка завалилась назад, прямо в распахнутые объятия второго мага. Над ухом раздался смешок, волосы у виска пошевелило тихое «Со-о-она».
Испугаться она не успела – уснула.
«Я понимаю тебя», – первое, что сказала Юля, когда Макс разоткровенничался с ней – внезапно для себя самого.
В тот раз у него сдали нервы. Днем была тренировка с людьми тэна Рейнара, и таким слабым, толстым и беспомощным парень себя давно не ощущал. Он был словно пародия на этих мужчин, сильных и уверенных в себе хищников. Аж самому противно. И эти смешки от парней, презрительные взгляды девчонок… Конечно, ему было не привыкать, но все равно обидно.
Мир новый, а у него все по-старому.
Кажется, объектом насмешек он был всегда. Несимпатичный внешне – ну кому нравятся жидкие русые волосы и водянистые глаза? – он имел лишний вес, причем немалый. Слабое сердце закрыло доступ к спорту, а природная стеснительность мешала сходиться с людьми. Нет, ему бы простили и вес, и неловкость, и многое другое, будь он уверен в себе. Или будь умником – с ними приходилось считаться, списать многим охота. Но Макс умником не был, так, крепкий середнячок.
Ему неплохо давались гуманитарные науки – и давались бы еще лучше, умей он с обществом контактировать, – и поступил он в хороший универ. Как этому радовались мама с бабушкой…
Да. Бабушка и мама. А еще тетя Таня.
Кажется, он рассказывал тогда Юле про них. Вместо дня сегодняшнего – слишком болело – говорил о прошлом. О семье, этом женском царстве, хозяйственном, заботливом – порой до тошноты. Они обожали его и хвалили, и, положа руку на сердце, порядком забаловали. И закормили. Не раз он думал, что лучше было уехать учиться в Питер, как и планировал, настоять на своем, вырваться из-под опеки, но… приходил домой, расслаблялся и чувствовал, как решимость утекает из него, а любовь и ласка заботливых женщин опутывает не хуже паутины.
Он говорил, не в силах остановиться, а внутри трепетал страх, почти физически ощутимый, что сейчас она усмехнется и скажет что-то язвительное, а потом растреплет все девчонкам. И станет еще хуже. И зачем только начал?
А она сказала, что понимает его. Эта девочка, милая, на бельчонка похожая. Такая солнечная, что тянуло довериться.
– Это пройдет, – говорила она. – Ты научишься их прощать. И себя тоже. И перестанешь винить за все, что с тобой было. Я научилась, и ты сможешь.
Макс хотел возразить, что никого ни в чем не винит, но промолчал. Да, вслух не говорил, но про себя часто думал о том, как изменилась бы жизнь, опекай они его меньше. Лишний вес, робость да даже проблемы с сердцем – последствия перенесенной до года пневмонии – все было «не его виной» и делало связь с семьей какой-то болезненной.
– Спасибо, – невпопад буркнул он, а она улыбнулась.
С того дня и завязалось их общение.
Юля умела слушать, и Макс этим не раз пользовался. Вместе они пытались восстановить картину первых дней в этом мире. Вернее, пытался он, а она безразлично пожимала плечами, отвечая, что почти ничего не помнит.
– Да и неважно это, – говорила она.
В голове путались даты и лица, события плавали, будто в тумане, менялись местами, и сказать, что было сном, а что случилось в реальности, он с уверенностью не мог. Бился, соединял обрывочные картинки в цепочку, решал, что вот она, правда, но через миг уже начинал сомневаться – а правда ли? А потом и вовсе согласился с Юлей: да, неважно.
Все они плохо помнили первые дни и забывали прошлую жизнь, младшие – быстрее, старших это больше тревожило. Грен Лусар твердил, что это нормально, особенность психики, грен Иртен ему поддакивал, ссылаясь на старые фолианты.
Они были не первыми, кто пришел в этот мир из другого. Сейчас это казалось сказками даже местным, но до Последней войны магов иномиряне хоть и были редкостью, но иногда появлялись. С помощью порталов, стационарных или временных, или ритуалов призыва, которые буквально выдирали человека из его мира и впихивали в этот. Но после войны случился массовый прорыв иных тварей, и с тех пор ко всем иным относились с подозрением.
Ритуалы призыва и схемы строения порталов были утеряны, но… видимо, не все. Как-то же смогли торийские маги выдернуть их сюда. Сделать то, что считалось невозможным из-за измененной магической среды и слабости нынешних магов, ведь старые заклинания были рассчитаны на других одаренных. Более способных и сильных.
То, что сделали торийцы, казалось чудом. И еще одним чудом было то, что многие ребята выжили при переходе, особенно те, кто дара не имел. Важным условием, залогом выживаемости была сила – тела, духа, резерва. Слишком юные или зрелые, больные, слабые – все остались там, в пыльном мареве перехода. Сколько их было, не сказал бы никто.