Дорога скорби
Шрифт:
– Почему ты перезваниваешь им? Почему бы тебе Просто не поговорить?
– Ну, эту штуку кто-то прослушивает.
– Прослушивает?
Я объяснил, что открытая радиопередача небезопасна, потому что позволяет всякому достаточно знающему и ловкому человеку слушать то, что для него не предназначено.
– И что тебя навело на эту мысль?
– Множество мелочей, которые недавно стали известны разным людям и о которых я с ними не говорил.
– И кто же это?
– Я точно не знаю. А еще кто-то залез в мой компьютер по сети. Кто – я тоже не знаю. Сейчас это на удивление легко – но опять
Слегка нетерпеливо Чарльз заметил:
– Компьютеры не по моей части.
– А мне пришлось научиться. – Я коротко усмехнулся. – Это не намного сложнее скачек с препятствиями в Пламптоне в дождливый день.
– Все, что ты делаешь, поражает меня.
– Я хотел бы остаться жокеем.
– Да, я знаю. Но даже если бы все было хорошо, тебе все равно пришлось бы вскоре оставить это дело, ведь так? Сколько тебе уже? Тридцать четыре?
Я кивнул. Скоро будет тридцать пять.
– Немногие жокеи продолжают выступать, став старше.
– Чарльз, вы делаете жизнь такой приятно простой.
– Ты приносишь больше пользы людям на своем нынешнем месте.
Чарльз имел обыкновение вести разговоры, вселяющие бодрость духа, когда считал, что мне это нужно. Однажды он сказал о том, что я похож на кирпичную стену, – когда замыкаюсь в себе и отгораживаюсь от всего света, дела плохи. Может быть, он и прав. Но, по-моему, замкнуться в себе вовсе не означает отрешиться от внешнего мира. Даже если окружающие думают иначе.
Дженни, моя любимая и ныне бывшая жена, сказала, что не сможет с этим жить. Она хотела, чтобы я оставил скачки и стал помягче, а когда я не захотел или не смог, – мы разошлись. Она недавно снова вышла замуж, и на этот раз связала свою жизнь не с тощим темноволосым клубком комплексов, склонным к риску, а с мужчиной, который больше ей подходит, – надежным, седеющим, приветливым и незакомплексованным человеком с рыцарским званием. Дженни, воинственная и несчастливая миссис Холли, стала теперь безмятежно спокойной леди Вингхем. Ее фотография с сэром Энтони, красивым и довольным, стояла в серебряной рамке у Чарльза на столе рядом с телефоном.
– Как там Дженни? – вежливо спросил я.
– Прекрасно, – без выражения ответил Чарльз.
– Хорошо.
– По сравнению с тобой он человек скучный, – отметил Чарльз.
– Вам не следует так говорить.
– В своем собственном доме я могу говорить все, что мне заблагорассудится.
В согласии и взаимном удовольствии мы провели тихий вечер, течение которого нарушили только пять вызовов по моему сотовому телефону: всем с разной степенью безапелляционности требовалось узнать, где они могут найти Сида Холли. Каждый раз я отвечал:
– Это справочная служба. Оставьте номер своего телефона, и мы передадим ваше послание.
Все звонившие, кажется, работали в газетах, чем я был несколько озадачен.
– Не знаю, как они все разнюхали этот номер, – сказал я Чарльзу. Он нигде не значится. Я даю его только тем людям, с которыми работаю, чтобы они могли связаться со мной днем и ночью, чьи звонки я не хочу пропускать.
Я говорю им, что это личная линия связи только для них. Этот номер не указан на моей визитной карточке, его нет в моих записях. Я
– Как ты будешь это выяснять? – спросил Чарльз.
– Ну... думаю, что найму Сида Холли.
Чарльз засмеялся. Мне было немного не по себе. Кто-то прослушивал этот номер, а теперь кто-то его разгласил. Не то чтобы мои телефонные разговоры были совершенно секретными – я обзавелся номером с ограниченным доступом почти единственно ради того, чтобы телефон не жужжал без необходимости в самые ответственные моменты, – но теперь у меня было такое чувство, что кто-то умышленно оказывает на меня давление. Кто-то влез в мой компьютер – не очень глубоко, поскольку я знаю множество способов защиты.
Кто-то достает меня через электронику. Выслеживает.
Довольно – значит довольно. Пять репортеров – это слишком. Сид Холли, как я сказал, займется расследованием этой загадки.
Миссис Кросс, домоправительница Чарльза, приготовила нам простой ужин и хлопотала вокруг меня, как наседка. С некоторым чувством вины я иногда находил ее заботы слишком назойливыми, но всегда посылал ей открытки ко дню рождения.
Я рано отправился в постель и, как всегда, обнаружил, что миссис Кросс зажгла в моей комнате свет, приготовила свежую пижаму и пушистые полотенца.
Какая жалость, что дневные неприятности нельзя забыть так легко.
Я разделся, почистил зубы и снял протез. Левая рука "кончалась" в четырех дюймах ниже локтя – привычно, но все же до сих пор напоминает об утрате. Правая рука при каждом движении болела нестерпимо. Черт бы все побрал, подумал я и провалился в сон.
Глава 2
Утро не принесло облегчения. Я иногда пользовался услугами одной лондонской частной фирмы, которая предоставляла автомобиль с шофером, для того чтобы перевозить людей и вещи, которые я хотел укрыть от слишком любопытных взглядов.
Поскольку обе руки у меня были не в порядке, я позвонил от Чарльза, с его безопасного телефона, своим друзьям в "Теле-Драйв".
– Боб? Мне нужно попасть из места к северо-западу от Оксфорда в Кент, в Кентербери. По дороге сделать пару коротких остановок, а примерно во второй половине дня вернуться в Лондон. Это возможно?
– Давай адрес, – тут же сказал он. – Мы выезжаем.
Я позавтракал вместе с Чарльзом. Миссис Кросс на свой старомодный лад накрыла стол – тосты, кофе, каша и омлет. Чарльз не представлял себе утра без яиц. Он ел и смотрел, как я пью кофе, пользуясь только левой рукой.
Зная мою нелюбовь к объяснениям, он не делал никаких замечаний касательно железных труб.
Он читал газету, которая, как он мне дал понять, сделала сенсацию из смерти Джинни Квинт. Две колонки занимала фотография, на которой Джинни улыбалась. Я постарался не думать о том, как она могла выглядеть после падения с шестнадцатого этажа. Чарльз прочитал вслух:
– "Друзья говорят, что она была удручена предстоящим судом над сыном. Ее муж, Гордон, отсутствует". Другими словами, репортеры не могут найти его.