Дорога соли
Шрифт:
Но Таиб, похоже, обиделся, хотя тут же спрятал это чувство.
— Если уж вам так хочется, можете оплатить бензин, — отрывисто сказал он и встал. — Не забудьте захватить какой-нибудь плащ. Когда солнце садится, в горах бывает прохладно.
Я смотрела, как он сбегает по ступенькам к автомобильной стоянке гостиницы, и чувствовала какую-то странную нервную дрожь, потом встала и кое-как доковыляла до номера, чтобы взять куртку, которую всегда надевала, отправляясь в горы.
Спустившись к стоянке, Таиба я не увидела — как сквозь землю провалился. На площадке, оставленная непрактичными хозяевами под палящими лучами солнца, жарилась парочка автомобилей из тех, что можно взять напрокат. Доисторический «рено» управляющего самодовольно пристроился в тени фигового дерева. Еще здесь стояли пустой пикап «дакия» и навороченный внедорожник, сияющий черным лаком. За то короткое время, что я
— Ишь ты, «фольксваген туарег», — сказала я, падая на сиденье рядом с водителем. — Вы купили его за название?
— Вовсе нет, — с непроницаемым лицом ответил он.
Утопая в роскошных кожаных креслах, наслаждаясь прохладой кондиционеров, мы двинулись в путь, покатили вниз по длинному склону холма, мимо покрашенных в терракотовый цвет современных домов, интернет-кафе с нарисованной от руки рекламой в витрине магазинчика, где можно купить местный антиквариат, старика, сидящего боком на изнуренном муле. Работники снимали с грузовика ящики с безалкогольными напитками и таскали их в какое-то складское помещение, которое и так, на мой взгляд, было забито под завязку.
Я вытянула шею.
— Высококалорийная кока-кола, — заметила я. — Ведь это ужасно.
— Да, — отозвался Таиб. — Здесь не любят диетическую. Люди с детства считают сахар большой ценностью. Если пьешь низкокалорийную кока-колу, значит, ты бедняк. Даже если стоит она столько же. Мы ведь всегда торговали сахаром. Не знаю, в курсе ли вы, но марокканский сахар продавали по всему свету. До сих пор новобрачным у нас дарят сахарные головы, да и не только им. У моей мамы есть такие, ей на свадьбу подарили, а еще когда я родился.
— Правда? — Мне стало интересно. — Сахарные головы? Никогда их не видела.
— Увидите.
В центре города было много школьников. Стайками по три-четыре человека они куда-то шли, оживленно переговариваясь. Мальчики в купленных на базаре паленых джинсах, футболках и кроссовках под «найки», девочки все худенькие и темноволосые, в брюках и белых курточках, словно в городе проходил съезд юных фармацевтов, а сейчас их выпустили на перерыв. Почти все они были с непокрытыми головами. При этом те немногие взрослые женщины, которых я видела, — их матери, тетушки или старшие сестры — были одеты в обязательный черный хайк. [48] Они оставляли открытыми только лицо, всегда подвижные смуглые руки и ярко обутые ноги. По обеим сторонам за столиками уличных кафе сидели мужчины, курили, пили чай, разговаривали и лениво поглядывали вокруг. Впрочем, глаза их подмечали мельчайшие подробности происходящего. Общая атмосфера была умиротворенная и спокойная, никто не трудился не разгибая спины, кроме разве работников кафе. На центральной площади Таиб остановился и вышел, оставив меня в машине. Я огляделась. По одну сторону площади виднелся ряд магазинчиков с покрытыми пылью витринами. Прямо на улице были выставлены ковры. Их яркие краски каждый день вылизывались солнечными лучами, которые превращали в тени, как на старых цветных фотографиях, полосатые шерстяные накидки и халаты с капюшонами, выглядевшие слишком уж толстыми, хоть на Южный полюс бери с собой. Здесь красовались сабли и кинжалы с великолепными орнаментами, серебряные украшения и короткие низки крупных бусин, развешанные на обитом фетром щите, позеленевшие от времени медные чайники, огромное количество больших старых глиняных кувшинов. Подобные я видела в доме старой Лаллы Фатмы. Все эти товары предназначались для туристов, но были достаточно потрепанными и наверняка подлинными.
48
Хайк — традиционное женское платье.
В машине становилось душно. Я повернула ключ зажигания, нажала на кнопку, опустила стекло и тут же увидела каких-то двух подростков, лениво едущих мимо на древнем раздолбанном велосипеде, расставив в стороны колени и локти. Один из них обернулся, через плечо посмотрел на меня и сказал что-то приятелю, который сидел впереди и рулил, упираясь обеими ногами в раму. Тот развернул велосипед и, вихляя во все стороны, снова проехал мимо, но в противоположном направлении.
— Газель! — громко в унисон прокричали они и, хихикая, укатили прочь.
Хм, газель! Это непонятное мне оскорбление или комплимент? Да откуда ж мне знать. Я подумала, что это все-таки лучше, чем услышать что-нибудь вроде «корова» или «слониха», но все-таки…
Я огляделась и заметила, что некоторые мужчины, сидящие за ближайшими столиками, услышав их крик, повернули в мою сторону головы и рассмеялись. Другие просто лениво смотрели на меня черными блестящими глазами, и одному Богу было известно, что у них на уме. Я с облегчением увидела возвращающегося Таиба, который был не один. Вместе с ним шел человек в ярко-синей одежде, вышитой по краям золотом, и в необъятном черном тагельмусте. Они что-то горячо обсуждали. Гортанные слова вылетали из их уст, как из пулемета, оба яростно размахивали руками. Потом Таиб схватил своего собеседника за плечо. Я подумала, что все, сейчас они подерутся, но через мгновение увидела, что мужчины крепко обнялись и расхохотались. Тут я догадалась, что ничегошеньки не понимаю в культуре этих странных людей, не воспринимаю не только их языка, но и жестов.
Дойдя до машины, Таиб раскрыл дверцу и представил мне своего товарища:
— Знакомьтесь, это мой двоюродный брат Азаз.
Для членов одной семьи они совсем мало походили друг на друга. У Таиба были тонкие черты лица и красиво очерченный подбородок, в то время как Азаз оказался толстощек и носил усы как у Саддама Хусейна.
— Добро пожаловать к нам, добро пожаловать, — сказал он, энергично пожав мне руку. — Я говорю очень хороший английский, французский и немецкий тоже. Все туристы приходят ко мне посоветоваться. Очень жаль, что с вами случилось несчастье на Львиной Голове.
От удивления я раскрыла рот и довольно сердито спросила:
— Выходит, в Тафрауте все уже знают об этом?
— Да, — заверил он меня. — Все до единого знают про молодую англичанку в горах. Но мы очень рады, что наш Лев позаботился о вас и послал вам Таиба на помощь.
— Вообще-то я лишь наполовину англичанка. Мать у меня француженка.
— Вот и хорошо. Ваши друзья очень встревожились, когда не нашли вас, спустившись с нашего Льва.
— Так вы и про них знаете?
— Конечно! Я знаю про всех скалолазов, которые приезжают сюда. Много англичан! Я знаком с Джо Брауном, Крисом Бонингтоном, [49] с журналистами, которые пишут путеводители и статьи. Все они идут ко мне, я рассказываю им про наши горы и маршруты. Так что, конечно, я знаю ваших друзей Майлза, Ив и ее симпатичного мужа Джеза.
49
Крис Бонингтон (р. 1934) — знаменитый британский альпинист.
— Он ей не муж, — бросила я.
Азаза эта информация нисколько не шокировала. Напротив, он весело рассмеялся и всплеснул руками, пухленькими и мягкими ладошками, пальцы которых были унизаны какими-то необычными серебряными кольцами. Нет, это не руки скалолаза, отнюдь.
— Насчет этого мы тут придерживаемся широких взглядов. У нас нет строгих правил, — сказал Азаз. — В таком случае мы говорим, что он ее товарищ, очень близкий друг.
Азаз отступил назад. Краем глаза я заметила, что они с Таибом обменялись быстрыми взглядами и потом залезли в машину. Азаз устроился сзади, но высунулся так далеко, что вполне можно было считать, что он сидит впереди, рядом с нами. Они с Таибом снова разразились горячим диалогом на местном диалекте, совсем не заботясь о том, чтобы переводить для меня. Машина с ревом вырвалась за пределы города и помчалась по дороге, ведущей вверх по длинному склону холма по направлению к плато. В душе у меня сначала робко, потом все живее зашевелился страх. Куда это мы едем? Я ведь даже не помню названия деревеньки. Как, в случае чего, принять надлежащие меры предосторожности и послать Ив сообщение с координатами? Опять же, ведь я совсем не знаю Таиба, а этого его двоюродного брата и подавно. Вдруг они сейчас отвезут меня куда-нибудь к черту на кулички, сделают со мной что-нибудь ужасное, а тело мое бросят где-нибудь посреди пустыни на растерзание шакалам и стервятникам? Интересно, у них тут водятся стервятники? Я вспомнила про мужчин, сидящих за столиками уличного кафе, как они обменивались улыбками, когда меня дразнили мальчишки на велосипеде. Допустим, я пропаду. Неужели все они будут так же сидеть с непроницаемыми, пустыми лицами, похожими на стены их домов, за которыми таятся бог знает какие тайны, все знать и делать вид, будто ничего не произошло? Мол, мы ведать ничего не ведаем!
— Мне надо сообщить подруге, ее зовут Ив, куда я поехала, а то она будет беспокоиться, — сказала я, встревая в их болтовню.
— А зачем? — весело спросил Таиб. — Ведь и так все знают, что вы отправились с нами в Тиуаду. Там сегодня вечером будет праздник, фишта.
— Что-что?
Но они уже снова принялись за свою болтовню.
Так. Значит, Ти-вада. Или Ти-уада. Как это пишется? Я порылась в сумочке в поисках телефона, включила его и совсем уж было собралась набирать текст, как раздался громкий гудочек и на экране появился значок с конвертиком. Похоже, сообщение.