Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами
Шрифт:
– Но не все же женаты. Да хоть бы и женаты. Неужели там никто не пошлёт вашего Фокина к чертям и жен тоже?- на лице Анненкова обозначилась досадливая гримаса.
– Тихона Никитича у нас слушаются. Он мужик особенный, сам по себе. Он, иной раз, приказы из штаба отдела, и даже из Омска может не выполнить, а все по-своему сделать. И ничего, пока все ему с рук сходило.
– Ну, прямо как я,- рассмеялся Анненков, и его, до того не выражавшее никаких эмоций, лицо на мгновение обрело по детски радостное выражение.- Мне вот тоже из ставки Верховного приказы шлют, делай то, да делай это, а вот это не смей. А ведь мне-то на месте видней обстановка, чем им из Омска. Ну ладно... А этот ваш Фокин, он что в возрасте... богат?
– Так точно, где-то пятьдесят ему, и ужасть какой богатый.
– Погоди. Что ты там насчёт земли сказал, почему было двести десятин, а сейчас, что уже нету, куда она подевалась?- сразу подметил некое несоответствие в рассказе Степана Анненков.
– Да, тут такое дело...- Степан замялся.- Брат мой младший, Иван, на дочери атаманской прошлым летом обженился... Ну, и тридцать своих десятин, он за нее в приданное отдал.
– О да ты Степан Игнатьич, значит ему родственник?- Анненков улыбался своей обычной "холодной" улыбкой.
– Выходит что так, - виновато опустил голову Степан.
– А твой-то отец, тоже наверное богатый, раз станичный атаман, первый богач, за его сына дочь свою отдал?
– Да, как сказать. У нас тама, если сравнить станицу с теми, что я по "Горькой линии" видал или возле Павлодара, так бедных дворов почтишто и нету вовсе, все больше справные хозяйства. У нас и земля лучше, хлеб отменный растет, и луга в горах летом не вянут, как в степи, скотину туда с мая по октябрь выгонять можно, она там так хорошо отъедается. И целых две реки рядом Бухтарма и Иртыш, и какой там только рыбы нету. Потому у нас там казаки против Омского и Кокчетавского отделов очень даже хорошо живут,- с гордостью повествовал Степан, в то же время уходя от ответа о достатке своего отца - ему почему-то вдруг стало стыдно, что он у него совсем не богат, во всяком случае был до женитьбы младшего сына.
– Ну что ж, это хорошо, что вы там так живете. Что ж казаки ваши и этот Фокин не понимают, что если придут большевики и как немного укрепятся, то все их богатства сразу реквизируют, а земли ваши хорошие мужикам-новоселам передадут?
– Тут, брат-атаман, такое дело, у нас тама и мужики многие очень неплохо живут, и не только старожилы, те что кержаки, и новоселы тоже. Я ж говорю, у нас много земли хорошей, по долинам, и вдоль Иртыша, и вдоль Бухтармы. У нас тама с голоду, захочешь не помрешь, все одно прокормишься, не от земли, так от реки, не от реки, так от лесу. Я ж говорю у нас же не степь как здесь голая, у нас, если чуть в горы подняться тайга начинается, а тама зверья полно, грибов да ягод прорва. Народ тама у нас в основном справный, и от домов вряд ли добровольно куда пойдет. Я это понял, ещё когда по твоему, брат-атаман, заданию первый раз в марте месяце домой приезжал и агитировал в наш отряд вступать. Помнишь, четырех человек с собой привел, а остальные и не торкнулись.
– Понятно, Степан Игнатьич, понятно, знатное там у вас житье. Нам хорошо, а остальное все гори оно огнем,- желавки на аскетичных скулах атамана заходили, что означало преддверие гнева.- Атаман ваш, значит, никого не слушает, а его, значит, казаки очень даже слушают... Ну, точно как я,- повторил свой вывод Анненков и нахмурившись задумался, глядя на карту Семипалатинской области.
Повисло молчание. Анненков встал и движением руки остановил Степана, который собирался вскочить следом. Подойдя к окну, он рассеянно смотрел на завагонный унылый пейзаж: домишки городской окраины и дальше заснеженная степь, простирающаяся до самого горизонта, мелькающие перед окном вагона папахи, конские головы, вереница возов с сеном, реквизированным где-то в окрестных селах. Анненков вернулся на свое место, вновь уперся взглядом в карту и заговорил:
– Скоро пойдем в Семиречье. Этими весной и летом мы должны уничтожить туркестанскую группировку красных. Тех сил, что там есть явно недостаточно, более того, под воздействием агитации со стороны большевиков они разлагаются и теряют боеспособность. Нам необходимо в ближайшие полтора-два месяца завершить формирование дивизии, в которой я намерен иметь три чисто казачьих полка, а у меня пока что всего два, Атаманский и Оренбургский. К сожалению, сформировать ещё один из казаков вашего третьего отдела сильно препятствует местная власть. Надо ее взнуздать немного, и штаб вашего 3-го отдела тоже, и вашего Фокина, чтобы не агитировал на печи отсиживаться, когда Родина кровью умывается. А брат-то твой, почему твоему примеру не последовал?- вдруг резко сменил направление разговора Анненков. Ведь он же у тебя кадровый офицер, на германском фронте воевал, бунт киргизов подавлял?
– Да вот, женился,- вновь виновато развел руками Степан
– И тоже под влияние тестя попал?
– высказал предположение Анненков.
– Может и так... Только я думаю все это из-за бабы, то есть жены его. Любовь промеж ними.
– Какая может быть любовь, если он офицер... нашел время! Нет, я это отказываюсь понимать,- Анненков презрительно-негодующе сузил глаза.- По моему мнению, от женщин проку мало, разве что пищу готовить, или раненых в лазарете выхаживать. А вот когда из-за них головы теряют, влюбляются, стреляются... Блажь все это, слабость недостойная мужчины.
– Да и я тоже... согласен... брат-атаман, Борис Владимирыч,- набравшись смелости, Степан назвал атамана по имени отчеству, как бы подчеркивая свою особую к нему близость. Анненков, однако, на это никак не отреагировал и Степан, осмелев ещё больше, решил продолжить высказывать свои предположения.
– Хотя, тут брата можно и понять, Полинка... ну дочь атаманская, она на всю нашу станицу, на всю волость первая красавица, и приданного за ней отвалили немеряно.
– Это не повод, чтобы офицер в такое время за бабью юбку цеплялся, это блажь брат-хорунжий,- вновь заговорил поучительным тоном Анненков.- Я вот тебя и других вахмистров, урядников и подхорунжих в офицеры произвожу, потому что не хватает командного состава. А тут? Зачем его в кадетском корпусе, в юнкерском учили, чтобы бабьи прихоти исполнять?!- всё более раздражался Анненков...
Одна из многочисленных странностей характера Бориса Владимировича Анненкова, основанная на непонятных для окружающих уникальных физиологических качествах этого незаурядного человека - ему были чужды плотские чувства и наслаждения, влечение к противоположному полу, естественные для большинства людей.
ГЛАВА 10
В вагоне, где помещалась контрразведка дивизии тоже работали, что называется, "засучив рукава". Всякую мелкую сошку стреляли, как правило, после первого же допроса, ну а "рыбу" покрупнее допрашивали многократно. После прибытия из совместной с атаманом "командировки" в Усть-Каменогорск, Веселов весь ноябрь и декабрь занимался в основном павлодарскими и устькаменогорскими совдеповцами, а в январе настала очередь и, давно уже маящихся в заключении, местных семипалатинских большевиков. Допрашивали бывшего заместителя председателя областного Совдепа, одновременно являвшегося главным редактором советской губернской газеты "Трудовое знамя", выпускавшейся в недолгий период существования советской власти в Семипалатинске. Голый по пояс, с разбитым лицом и следами многочисленных плеточных "ожогов" на спине и плечах, человек стоял на коленях. Веселов сидел за столом с папироской, словно приклеенной в углу рта, рядом с коленопреклоненным заплечных дел мастер старший урядник Зубрилов, с ногайкой особого плетения в руках.
– ... Еще спрашиваешь, подлец, за что бьем! А прошлый допрос вспомни, все ли ты нам как на духу, а может, что и утаил, о том, что вы тут творили, когда верховодили, а!? Вот газетенка твоя, из нее больше узнали, чем от тебя. Чего в апрельском номере печатал, помнишь?- Веселов потряс газетным листом.
Редактор лишь отрицательно замотал головой, и с трудом открыв рот почти без зубов, с запекшимися от крови губами, зашепелявил:
– Не помню.. Лучше убейте вы меня, но не мучьте больше...