Дорога в Омаху
Шрифт:
– Теперь, думаю, самое время отважиться на решительный шаг, милая Элинор, – произнес Пинкус, допивая остаток бренди в надежде заглушить растущую в его желудке боль. – Я имею в виду посещение шато-берлоги.
– Вы действительно полагаете, что это может нам помочь?
– Заранее трудно что-либо сказать, но я уверен, что попытаться стоит.
– Тогда пошли. – Леди Дивероу встала со своей кушетки и, не совсем твердо держась на ногах, указала на двустворчатую дверь. – Ключи в коридоре в цветочном горшке… Да-да, в цветочном горшке в коридоре… Кажется, я перебрала малость, а?.. Если в нем их не окажется, поищите за ним.
– Коридор… цветочный горшок… горшок для цветов… цветочный коридор… – С трудом
Подойдя к массивной двери шато-берлоги Сэмюела Лансинга Дивероу, мать Сэма вставила ключ в замочную скважину – правда, не без учтивой помощи человека, уполномоченного ею выполнять обязанности ее поверенного. Оказавшись в святая святых, они прошествовали по коридору, ведшему в довольно обширный холл, залитый лучами послеполуденного солнца, проникавшими слева сквозь импозантную, выглядевшую непроницаемой застекленную дверь, служившую отдельным входом в апартаменты. Затем повернули направо и, пройдя в открытую дверь, очутились в темной комнате с опущенными жалюзи на окнах.
– Что здесь? – спросил Арон.
– Кажется, его кабинет, – ответила Элинор, мигая. – Я не была тут не помню уж с каких пор. Вероятно, с того времени, как здесь закончились отделочные работы. Сэм еще показывал мне тогда помещение.
– Ну что же, посмотрим, что к чему. Вы знаете, где выключатели?
– Обычно выключатели бывают на стене, – глубокомысленно заметила миссис Дивероу.
Так оно и оказалось. И вскоре три напольные лампы осветили столько же доступных для обозрения стен большого кабинета в сосновых панелях. Впрочем, стены как таковые практически скрывали от взора фотографии в рамках и газетные вырезки, приклеенные в промежутках между ними липкой лентой. Многие образцы печатной продукции то ли в спешке, то ли во гневе были наляпаны вкривь и вкось.
– В этом свинарнике сам черт ногу сломит! – возмутилась Элинор. – Я заставлю его навести порядок!
– Я бы не обращал на это внимания, – проговорил Пинкус, подходя к вырезкам из газет на стене слева. То были в основном снимки монахини в белом одеянии, раздававшей пищу и одежду нуждающимся – белым, неграм, латиноамериканцам – в разных частях света. Надпись над одним из них, запечатлевшим трущобы Рио-де-Жанейро, о чем вполне определенно свидетельствовало распятие на вершине горы, на фоне которой простерся сей город богатых, гласила: «Сестра Энни Милосердная несет слово господне во все концы земли нашей!» Остальные иллюстрации представляли собой лишь вариации на ту же тему. Портреты на диво привлекательной монахини, сделанные в Африке, Азии, Центральной Америке и на тихоокеанских островах, заселенных прокаженными, сопровождались подписями типа «Сестра Энни», «Сестра Милосердия», «Сестра Надежды» и, наконец, «Энни Благотворительница, достойная быть причисленной к лику святых».
Надев очки в стальной оправе, Арон принялся изучать фотографии, заключенные в рамки. Все они были сняты где-то в Альпах, удивительно красивом месте, на родине эдельвейсов. Люди на карточках выглядели счастливыми и беззаботными, их лица светились радостью жизни. Некоторых из них было нетрудно узнать. Вот Сэм Дивероу в несколько более юном возрасте. А рядом – высокая воинственная фигура маньяка-генерала, безумца Маккензи Хаукинза. В роскошной сладострастной женщине с пепельными волосами и в шортах и лифчике безошибочно угадывалась Энни Милосердная. Был там и еще один человек, четвертый, – веселый, плотного сложения малый в коротком поварском переднике, едва прикрывавшем кожаные штаны. Кто же он? Его лицо казалось Арону знакомым… Впрочем, нет-нет. Не может того быть!
– Бог Авраама отступился от нас! – прошептал Арон Пинкус с дрожью в голосе.
– Ради всего святого, скажите, о чем это вы? – спросила Элинор Дивероу.
– Вероятно, вы этого не помните, поскольку подобные вещи мало что значили для вас, – отозвался взволнованно Арон. – Несколько лет назад в Ватикане разразился скандал из-за каких-то финансовых нарушений. Деньги из церковной казны полились не на божеские дела, а на поддержку третьесортных оперных трупп, проведение карнавалов, создание чуть ли не по всей Европе приютов для проституток и тому подобные безрассудства. Люди тогда поговаривали, что папа рехнулся: он, мол, попросту сошел с ума. Но позже, когда Вечный город был уже на краю бездны, что вызвало бы панику на рынке капитала, все вдруг вернулось на круги своя. Папа, снова став самим собой, взял бразды правления в свои руки. И тогда средства массовой информации принялись трубить, что там, дескать, было двое: один – сумасшедший, другой же – тот самый прекрасный добрый человек, которого все знали и любили.
– Дорогой мой мистер Пинкус, я так ничего и не поняла.
– Да вот же, посмотрите! Взгляните только! – вскричал Арон, указывая на улыбающееся мясистое лицо на одной из фотографий. – Это же он!
– Кто?
– Да папа! папа римский!.. Теперь ясно, откуда взялись деньги: выкуп! Пресса оказалась права: их было двое! Генерал Хаукинз и ваш сын похитили папу!.. Элинор!.. Да где же вы?
Арон повернулся к ней. Почтенная леди лежала на полу без чувств.
Глава 4
– Абсолютно безупречных людей не существует, – изрек спокойно Манджекавалло, обращаясь к двоим мужчинам в темных костюмах, сидевшим за столом напротив него в тускло освещенной кухне директора ЦРУ в Маклине, штат Вирджиния. В голосе его сквозило недоверие. – Это же противоестественно! Понимаете, что я имею в виду? Может, вы плохо искали, Лапа?
– Говорю тебе, Винни, я был потрясен, – произнес тучный коротышка по кличке Лапа, трогая узел белого шелкового галстука, выделявшегося на фоне его черной рубашки. – Это не только противоестественно, как заметил ты, но и не по-человечески. В каком мире живут эти высоконравственные судьи? Может, в стерильном?..
– Ты не ответил на мой вопрос, – прервал его мягко Винсент, поднимая брови и переводя взгляд на своего второго гостя. – А ты что скажешь, Туша? Вы, ребята, не растрогались, случаем, до слез?
– Послушай, Вин, – запротестовал крупный мужчина с бочкообразной грудью, растопырив перед собой массивные руки, прикрывшие частично красный галстук поверх розовой рубашки, – мы классно потрудились. Работа была высший сорт, уж поверь мне! Эти чистюли сами напрашивались на это, верно? Мы даже задействовали мальчиков Хайми Голдфарба в Атланте: им ведь ничего не стоит собрать улики и против святого. Я прав или нет?
– Да, мальчики Хайми знают все ходы и выходы, что правда, то правда, – согласился директор ЦРУ, наливая себе очередной стакан кьянти [20] и извлекая из кармана рубашки сигару «Монте-Кристо». – Они справляются со своими обязанностями куда лучше, чем все фэбээровцы в Гувервилле [21] вместе взятые. Они накопали нам дерьма на сто тридцать семь конгрессменов и двадцать шесть сенаторов, что вкупе с вознаграждением в денежной форме и обеспечило мне поддержку со стороны этих прохвостов.
20
Кьянти – легкое итальянское вино.
21
Гувервилл – имеется в виду резиденция ФБР.