Дорога в рай
Шрифт:
Пока помощник водил пальцем по столбикам ставок, мы молчали. Он дважды провел пальцем по столбикам, потом посмотрел на своего босса и покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Выплаты не будет. Этот номер поставлен на Улитку.
Не слезая с ящика, мистер Прэтчетт наклонился и заглянул в блокнот. Казалось, слова помощника насторожили его, и на огромном пылающем лице появилось выражение озабоченности.
«Ну и дурак же этот помощник, — подумал я. — Да сейчас, наверное, и мистер Прэтчетт скажет то же самое».
Но когда мистер Прэтчетт повернулся ко мне, в его сузившихся
— Послушай-ка, Гордон, [58] — тихо произнес он. — Давай не будем. Ты ведь отлично знаешь, что ставил на Улитку. Так в чем же дело?
— Я ставил на Черную Пантеру, — сказал я. — Две разные ставки по три фунта каждая, двадцать пять к трем. Вот второй билет.
На этот раз он даже не удосужился заглянуть в записи.
— Ты ставил на Улитку, Гордон, — сказал он. — Я помню, как ты подходил.
58
В английском фольклоре прозвище лисы.
И с этими словами он отвернулся от меня и стал стирать мокрой тряпкой клички остальных собак, принимавших участие в забеге. Помощник закрыл блокнот и закурил. Я стоял, смотрел на них и чувствовал, как весь покрываюсь потом.
— Дайте-ка мне посмотреть ваши записи.
Мистер Прэтчетт высморкался в мокрую тряпку и бросил ее на землю.
— Слушай, — сказал он, — может, ты прекратишь раздражать меня? Проваливай.
Дело было вот в чем: на билете букмекера, в отличие от билета на тотализаторе, ваша ставка никак не расписана. Это общепринятая практика, распространенная на всех площадках для собачьих бегов в Англии, будь то Силвер-ринг в Ньюмаркете, Ройал-инклоужэ в Аскоте или в деревушке близ Оксфорда. Вам дают карточку, на которой написаны лишь фамилия букмекера и серийный номер. Сумма ставки вносится (или должна вноситься) помощником букмекера в специальную книгу вместе с номером билета, но кроме этого нет никаких следов того, на что вы поставили и сколько.
— Давай пошевеливайся, — еще раз сказал мистер Прэтчетт. — Убирайся отсюда.
Я отступил на шаг и бросил взгляд вдоль ряда стендов. Ни один из букмекеров не смотрел в мою сторону. Каждый из них неподвижно стоял на деревянном ящике под доской со своей фамилией и смотрел прямо в толпу. Я подошел к следующему букмекеру и предъявил билет.
— Я поставил три фунта на Черную Пантеру при двадцати пяти к трем, твердо произнес я. — С вас семьдесят пять фунтов.
Этот, с рыхлым воспаленным лицом, проделал в точности все то же самое, что и мистер Прэтчетт, — задал пару вопросов помощнику, заглянул в блокнот и ответил так же.
— Что это с тобой? — тихо произнес он, обращаясь ко мне, словно я был восьмилетним мальчишкой. — Так глупо пытаешься меня провести.
На этот раз я отступил подальше.
— Вы, грязные воры! Мерзавцы! — закричал я. — Это к вам всем относится!
Все букмекеры автоматически, как игрушечные, повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня. Выражения их лиц не изменились. Повернулись только головы,
«Кто-то что-то сказал, — казалось, говорили они. — Мы ничего не слышали. Отличный сегодня денек!»
Предвкушая скандал, вокруг меня начала собираться толпа. Я побежал обратно к мистеру Прэтчетту и, приблизившись к нему, ткнул его пальцем в живот.
— Ты вор! Паршивый мелкий воришка! — закричал я. Самое удивительное, что мистера Прэтчетта, похоже, это не возмутило.
— Ну ты даешь, — сказал он. — Вы только посмотрите, кто это говорит.
Неожиданно его лицо расплылось в широкой лягушачьей ухмылке. Он оглядел толпу и громко произнес:
— Вы только посмотрите, кто это говорит!
И тут все рассмеялись. Букмекеры ожили, стали со смехом поворачиваться друг к другу, показывать на меня и кричать:
— Смотрите, кто это говорит! Вы только посмотрите, кто это говорит!
В толпе слова подхватили. А я все стоял рядом с мистером Прэтчеттом с толстой пачкой билетов в руке, толщиной с колоду карт, слушал их и чувствовал себя не очень-то хорошо. Я видел, как за спиной столпившихся вокруг меня людей мистер Физи уже выводит на доске мелом состав участников следующего забега. А еще дальше, на краю поля, я увидел Клода, который ждал меня с чемоданом в руке.
Пора было возвращаться домой.
На рассвете моей корове понадобился бык. От этого мычания можно с ума сойти, особенно если коровник под окном. Поэтому я встал пораньше, позвонил Клоду на заправочную станцию и спросил, не поможет ли он мне свести ее вниз по склону крутого холма и перевести через дорогу на ферму Рамминса, чтобы там ее обслужил его знаменитый бык.
Клод явился через пять минут. Мы затянули веревку на шее коровы и пошли по тропинке. Было прохладное сентябрьское утро. По обеим сторонам тропинки тянулись высокие живые изгороди, а орешники были усыпаны большими зрелыми плодами.
— Ты когда-нибудь видел, как Рамминс спаривает? — спросил у меня Клод.
Я ответил, что никогда не видел, чтобы кто-то по правилам спаривал быка и корову.
— Рамминс делает это особенно, — сказал Клод. — Так, как Рамминс, не спаривает никто на свете.
— И что он делает особенного?
— Тебя ждет приятный сюрприз, — сказал Клод.
— Корову тоже, — сказал я.
— Если бы в мире знали, как Рамминс спаривает, — сказал Клод, — то он бы прославился на весь белый свет. В науке о молочном скотоводстве произошел бы переворот в масштабе всей вселенной.
— Почему же он тогда никому об этом не расскажет?
— Мне кажется, этого он хочет меньше всего, — ответил Клод. — Рамминс не тот человек, чтобы забивать себе голову подобными вещами. У него лучшее стадо коров на мили вокруг, и только это его и интересует. Он не желает, чтобы сюда налетели газетчики с вопросами — а именно это и случится, если о нем станет известно.
— А почему ты мне об этом не расскажешь? — спросил я.
Какое-то время мы шли молча следом за коровой.