Дорога в Рим
Шрифт:
Фабиола опустила голову, не в силах встретить его открытый проницательный взгляд.
— Какую? — выдохнула она, уже зная ответ: годы назад, после первого налета Сцеволы, Секст просил ее о том же.
— Я не требую дорогого погребения. Лишь не оставляй мое тело на Эсквилинском холме.
— Клянусь. — Фабиола, не в силах сдержать слезы, взяла Секста за руку. — Я поставлю памятник у твоей могилы. Самый верный раб во всем Риме этого заслуживает.
— Благодарю тебя, госпожа, — прошептал тот, закрывая глаза.
Фабиола
Фабиола обернулась к Сабине.
— Ты спасла мне жизнь. Благодарю.
В ответ Сабина дернула уголком рта.
— Он преступил закон. Я сделала для тебя то, что сделала бы и для других.
На Фабиолу повеяло холодом, она почувствовала себя жалкой и ненужной. Интересно все же, откуда это в Сабине? Однако ледяное обхождение жрицы занимало ее куда меньше срочных забот.
— Нужно унести раба. Если ты пошлешь в мой дом за носилками, выйдет быстрее.
Сабина кивнула кому-то из жрецов, тот подбежал.
— Скажи ему, куда идти, — велела жрица. — Мне нужно совершить обряд проклятия над тем нечестивцем, что на тебя напал. Как его имя?
— Сцевола. — При мысли о каре, которую жрица может потребовать от Орка, у Фабиолы прошел мороз по коже. — Он фугитиварий, помимо прочего.
— Ясно. — Сабина не удивилась. Повернувшись было к выходу, она вдруг спросила: — А моя мать? Когда она придет?
— Завтра, — поспешила заверить Фабиола.
По губам Сабины неуловимо скользнула довольная улыбка.
Впрочем, прийти в храм Доцилозе назавтра не удалось.
Фабиола, сопровождаемая двадцатью легионерами, привезла бесчувственного Секста в дом Брута и оставила под присмотром слуг в комнате, примыкающей к ее спальне, после чего тут же отправилась к Доцилозе — и нашла ее в постели, с горящими от лихорадки щеками. Служанка едва узнала свою госпожу, и та решила, что известие о Сабине лучше отложить до другого времени, когда Доцилоза будет в силах навестить давно потерянную дочь.
Узнав о происшествии, Брут не на шутку взъярился, и Фабиола, как ни тянуло ее поделиться тревогой, не стала пока называть имя Сцеволы — разгневанный любовник, чего доброго, запретит ей покупать Лупанарий, и тогда все замыслы пойдут прахом. Фугитивария, конечно, позже придется упомянуть, слегка преуменьшив угрозу, а пока хватит рассказа о том, что на них напал какой-то вооруженный безумец, которого потом одолели храмовые прислужники. Брут, как всегда, поверил, зато новость о покупке Лупанария изумила его донельзя, и только умелый расслабляющий массаж, который Фабиола делала, как всегда, виртуозно, сумел его успокоить. Рассказ о том, что девицы смогут добывать у клиентов сведения и выявлять тайных сторонников республиканской политики, привел его в восхищение.
— Со времен Фарсала Цезарь пригревает слишком много льстецов, — фыркнул он. — Ни одного надежного человека.
«Как раз такие мне и нужны», — удовлетворенно подумала Фабиола. Ей уже удалось заронить нужные сомнения в душу Брута, и она надеялась, что со временем они принесут плоды.
Когда Фабиола наконец упомянула конкурирующий публичный дом и Сцеволу, Брут встревожился.
— Самое время послать за ним отряд-другой, — прорычал он. — Найти и казнить.
Однако при упоминании о том, что фугитиварий служит Марку Антонию, решимость его, как и ожидала Фабиола, резко остыла. Брут потер усталые глаза.
— Чтоб ему сгореть. Если Антоний, этот придурок, узнает, что его подручного убили мои легионеры, он на стенку полезет. Прости, любимая. Надо придумать другой способ.
Фабиола не удивилась — на другое она и не рассчитывала. Как ни злило бессилие, приходилось дожидаться, пока средство покончить со Сцеволой само подвернется под руку. Если ее не убьют раньше.
Как она и предвидела, Брут не захотел давать легионеров на охрану Лупанария, зато разрешил ей набрать охранников сколько пожелает.
— Только не пропадай в Лупанарии подолгу, дом надежнее, — озабоченно предостерег он. — Уличные громилы — не легионеры, защиты от них не много.
Фабиола одарила любовника долгим поцелуем и, не моргнув глазом, пообещала исполнить все как он скажет. Брут, на минуту заглянув к Сексту, наконец ушел к себе, и девушка осталась одна у постели раба, освещенной неверными отблесками масляного светильника.
С тех пор как Фабиола напоила Секста маковой настойкой, он почти не приходил в себя. Лицо сделалось серо-восковым, как у всех умирающих, и когда ему случалось открыть глаза — мутный взгляд блуждал без цели. Фабиолу утешало одно: Секст хотя бы не чувствует боли. Впервые в жизни взяв его мозолистую руку в свою, она углубилась в думы. Жизнь становилась, как никогда, опасной.
Пускаться в отчаянное дело без поддержки Брута — затея почти бессмысленная. Он прав: наемные охранники выучкой уступают легионерам, да и положиться на них нельзя. Надежных людей у нее лишь двое: Бенигн и Веттий. Сцевола с его дюжиной (если не больше) головорезов опасен, как никогда, и защитить Лупанарии почти невозможно — значит, там ей постоянно будет грозить гибель. Девушка сжала зубы. Нет, отказываться от покупки Лупанария она не станет. Цезарь изнасиловал ее мать и пытался изнасиловать саму Фабиолу — где, как не в публичном доме, вербовать аристократов, способных его убить?