Дорога в Рим
Шрифт:
На рассвете Цезарь вошел в лагерь мятежников в сопровождении всего нескольких воинов и поднялся на возвышение у главной палатки. Весть о появлении вождя тут же облетела весь лагерь, послушать его стеклась огромная толпа. Цезарь, по словам бывших с ним легионеров, всего лишь спросил бунтовщиков, чего они требуют, в ответ ему предъявили целый список претензий, заканчивающийся требованием дать ветеранам отставку. Цезарь пообещал тут же уволить всех со службы и своевременно выдать награды и содержание, чем совершенно обезоружил толпу, и в придачу обратился к мятежникам словом «граждане!» вместо обычного «соратники!», показывая им, что они уже не состоят в его армии.
Ветераны этого не вынесли.
Ромул, выслушав рассказ, исполнился восхищения. Петроний месяцами толковал ему об Алезии, Фарсале и других победах, в Понте юноша собственными глазами видел, на что способен его командующий, — а теперь, после истории с бунтом, стало ясно, что таланты Цезаря уникальны. Он не только великий полководец, способный выигрывать безнадежные на первый взгляд битвы, — он прирожденный лидер, которому нет равных: Красс, предпочитавший командовать в отстраненной безличной манере, был ему полной противоположностью. И Ромул, несмотря на близкую смерть, радовался, что ему выпало служить под командованием Цезаря.
Покончив с мятежом, Цезарь без дальнейших проволочек отправился в столицу — на встречу с начальником конницы и сенатом. Легионеры Шестого, которым дали отпуск и обещали на днях отпустить к семьям, коротали время до отъезда в местных тавернах и публичных домах, арестантов тоже отправили по назначению — центурион, после боя решивший судьбу Ромула и Петрония, теперь повел арестантов в город под охраной десятка легионеров.
Петроний, прежде не видевший Рима, во все глаза глядел на массивные Сервиевы стены, на огромные здания и толпы народа, у Ромула же при виде улиц, по которым он бегал мальчишкой, сжималось сердце: не о таком возвращении он мечтал. При виде гигантского храма Юпитера на Капитолийском холме у него на миг проснулась робкая радость, но и она мгновенно угасла, когда они вышли к перекрестку у дома Гемелла. Купец мог отсюда и не съехать, несмотря на денежные затруднения, о которых Ромулу рассказывал Гиеро, — при этой мысли юношу захлестнул бессильный гнев: быть в сотне шагов от дома человека, которого годами мечтал убить, и пройти мимо…
В конце концов они приблизились к Лудус магнус, главной школе гладиаторов, и сердце Ромула на миг замерло от давно забытого страха. Именно отсюда им с Бренном пришлось бежать — а позднее выяснилось, что причины для побега не было: аристократа, нарывавшегося на ссору, убил не Ромул, а Тарквиний. Гнев, обуявший Ромула при рассказе гаруспика, давно сменился непреходящей горечью от мысли, что все могло сложиться иначе. Не убеги они тогда — может, Бренн остался бы жив, оба уже заслужили бы рудис… Однако Ромул, успевший близко узнать гаруспика, ясно видел: Тарквиний, полагаясь на знаки, которые читал по ветрам и звездам, всегда выбирал наилучший из доступных путей — именно поэтому точность его пророчеств помогла им пережить все тяготы Карр и Маргианы. На злой умысел Тарквиний неспособен, Ромул в этом не сомневался.
Потому-то при виде надписи «Лудус магнус» на стене школы юноша гордо расправил плечи. В тринадцать лет, попав сюда неграмотным мальчишкой, о смысле надписи он лишь догадывался, а прочесть ее сумел лишь сейчас, после уроков Тарквиния. Из четырех римских лудусов их почему-то привели именно сюда — и когда центурион принялся требовать, чтобы их впустили, Ромул невесело усмехнулся.
Через миг их подкованные калиги застучали по короткому коридору, ведущему в огороженный толстыми стенами квадратный двор. Сейчас, во время послеобеденных тренировок, двор полнился десятками гладиаторов, которые боролись друг с другом или упражнялись с толстым деревянным шестом высотой в человеческий рост. Наставники расхаживали между бойцами, давая указания и выкрикивая команды. Бойцы, вооруженные плетенными из лозы щитами и деревянным оружием вдвое тяжелее обычного, кружили вокруг партнеров, обмениваясь ударами. При виде сплошь незнакомых лиц сердце Ромула дрогнуло: прежние друзья — Отон с Антонием и невысокий испанец Секст — не иначе как давно погибли. Обведя взглядом балконы, он заметил лишь зловещие фигуры лучников, готовых пресечь любое неповиновение, и ни малейшего следа Астории — нубийской возлюбленной Бренна. Ромул не удивился: Мемор наверняка уже давно продал ее в публичный дом.
Зрелище бойцов вернуло его к действительности: по арене сновали фракийцы с квадратными щитами и изогнутыми мечами, мирмиллоны в характерных шлемах с морской рыбой на гребне, тут же две пары ретиариев боролись против четверых секуторов — таких же, как некогда Ромул, воинов-преследователей. Юноша замедлил было шаг, однако в спину тут же уперлось что-то острое.
— Не стой, — рявкнул сзади легионер, подталкивая его пилумом. — Вперед, за центурионом.
Ромул, проглотив вскипевший было гнев, повиновался. Вскоре все арестанты уже стояли строем перед человеком, которого Ромул предпочел бы больше никогда не видеть. Мемор, ланиста гладиаторской школы, с годами почти не изменился — лишь чуть посмуглела кожа да слегка опустились плечи, однако замашки остались прежними: тот же приказной тон, те же издевки. У Ромула заныло под ложечкой: узнает его Мемор или нет?
— Кто у нас тут? — тягучим голосом вопросил ланиста. — Дезертиры?
— По большей части трусы, — подтвердил центурион. — Дали деру в разгар битвы.
Мемор с презрительной миной хлестнул плетью по земле.
— Значит, гладиаторов из них не выйдет. А почему этих скотов не распяли?
— Для празднеств в честь побед Цезаря не хватает людей, — рявкнул центурион. — Этих решено сделать ноксиями.
Мемор скривил губы.
— Я таким не занимаюсь.
«Только потому, что тебе это невыгодно», — презрительно подумал Ромул.
— Если возьмешь — окажешь личную услугу Цезарю, — заметил центурион, и Мемор тут же расплылся в улыбке.
— Отчего ж ты молчал? Почту за честь приготовить мерзавцев к смерти. Может, даже добьюсь от них приличного выступления. — Он обвел арестантов взглядом, не предвещающим ничего доброго, и почему-то задержался на Ромуле и Петронии. — А эти двое здесь почему?
— Один — раб, — фыркнул его собеседник. — Посмел вступить в легион.
Мемор вздернул кустистые брови.
— А второй?
— Его друг, чистый идиот. Пытался защищать раба, когда того разоблачили.
— Интересно, — протянул Мемор, шагая вдоль строя и оценивающе глядя на арестантов. Его плеть тащилась позади, ее утяжеленный хвост оставлял в песке тонкий след.
Остановившись перед Петронием, ланиста окинул его взглядом леопарда, оценивающего добычу. У ветерана в ответ презрительно дрогнули губы.
— Гордый, да? — ухмыльнулся Мемор. — Ничего, это ненадолго.