Дорога в Сарантий
Шрифт:
Послышался шорох, и он быстро повернулся к алтарю. Три священника, которым предстояло вести службу – знаменитый Сибард Варенский от царского двора и двое из святилища, – вышли вперед из-за солнечного диска и остановились, в желтом, в голубом, в желтом. Перешептывание постепенно стихло, потом прекратилось. В мигающем свете свечей и ламп на оливковом масле, под богом и его сыном на маленьком куполе, они воздели руки, шесть ладоней, повернутых к толпе в знак благословения Джада.
Но дальнейшие события нельзя было назвать
Позже Пардос понял, что жест священников был выбран в качестве сигнала. Нужен был какой-то знак для координации действий, а все знали, как начнется эта церемония.
Широкоплечий человек с темно-каштановой бородой, который встал как раз тогда, когда священники собирались начать обряд, был военный антов Агила, хотя Пардос узнал об этом только потом. Огромный ант в тяжелых сапогах прошел вперед к алтарю от своего места рядом с царицей и на виду у всех собравшихся откинул полу подбитого мехом плаща.
Он сильно потел, щеки его покраснели, и при нем был меч.
Руки священников замерли в воздухе, словно шесть забытых придатков, они сбились и замолчали. Четверо других мужчин, увидел Пардос, и сердце его сильно забилось, также встали в задних рядах царского сектора и вышли в проход между рядами скамей. Их плащи тоже были откинуты; четыре меча открыты взорам, а затем вынуты из ножен. Это была ересь, нарушение обычаев. И даже хуже.
– Что ты делаешь? – резко спросил придворный священник в гневе. Царица Гизелла не шевелилась. Большой, бородатый мужчина стоял прямо перед ней, но лицом к святилищу.
Пардос услышал, как Мартиниан тихо сказал:
– Защити нас Джад. Ее стража осталась снаружи. Разумеется.
Разумеется. Пардос знал о слухах, о страхах и угрозах, все знали. Он знал, что молодая царица принимает еду и питье, только если их приготовили и попробовали ее собственные люди, что она никогда не ходит даже по собственному дворцу без охраны своей гвардии. Но не здесь. В святилище, под траурной вуалью, в день памяти ее отца, на глазах у своего народа, знатных и простых людей, а также священников и всевидящего бога, в этом святом месте, куда запрещено приходить с оружием, она могла считать себя в безопасности.
Но она ошибалась.
Мускулистый, потный человек, стоящий перед царицей, прохрипел, не обращая внимания на священников:
– Что скажет Батиара о предательстве? Что делают анты с правителями, которые их предают? – Эти слова резко прозвучали в святом пространстве, вознеслись к куполу.
– О чем ты говоришь? Как ты посмел явиться в святилище с оружием? – Голос того же священника. «Смелый человек», – подумал Пардос. Говорили, что Сибард бросил вызов императору Сарантия по вопросу веры в письменной форме. «Он и сейчас не испугается», – подумал Пардос. У него самого дрожали руки.
Бородатый ант сунул руку под плащ и достал сверток пергаментов.
– У меня есть бумаги! – крикнул
– Это, – ответил Сибард с поразительным самообладанием, когда по святилищу пронеслась волна потрясенного ропота, – без сомнения, ложь. И даже если бы это было не так, здесь не место и сейчас не время говорить об этом.
– Замолчи, ты, кастрированный прихвостень шлюхи! Дело воинов антов решать, когда и где лживая сука должна встретить свой конец!
Пардос с трудом сглотнул. Он был ошеломлен. Эти слова были дикими, немыслимыми. Он говорил так о царице!
Потом две вещи случились очень быстро, почти одновременно. Бородач выхватил свой меч, а за спиной царицы поднялся еще более крупный мужчина с бритой головой и шагнул вперед, встав прямо перед ней. Его лицо было бесстрастным.
– Отойди, немой, или я тебя убью, – сказал человек с мечом. Люди по всему святилищу вскакивали и бросались к выходу. Вокруг стоял скрежет скамей, гул голосов.
Второй мужчина не двинулся с места, загораживая царицу собственным телом. Он был безоружен.
– Опустите мечи! – снова крикнул священник у алтаря. – Это безумие в святом месте!
– Убейте же ее, наконец, – услышал Пардос ровный, тихий, но явственно различимый голос из рядов антов рядом с Гизеллой.
Тут кто-то закричал. От движения воздуха за убегающими людьми пламя свечей колебалось. Казалось, мозаики над головой шевелятся и меняются в колеблющемся свете.
Царица антов встала.
Держа спину прямой, как древко копья, она подняла обе руки и откинула вуаль, а затем сняла мягкую шапочку с королевской эмблемой и осторожно положила ее на приподнятое сиденье, так, чтобы все могли увидеть ее лицо.
Это была не царица.
Царица молода, с золотистыми волосами. Это все знали. Эта женщина была уже не молодой, а ее волосы были темно-каштановыми с проседью. Тем не менее в ее глазах горела холодная, царственная ярость, когда она обратилась к стоящему перед ней мужчине поверх головы немого.
– Ты уличен в предательстве, Агила. Отдай себя в руки правосудия.
Пардос наблюдал за потеющим человеком по имени Агила, который потерял остатки самообладания. Он видел, как это произошло: отвисшая челюсть, широко раскрытые изумленные глаза, потом дикий, непристойный вопль ярости.
Безоружный немой погиб первым, так как стоял ближе всех. Меч Агилы обрушился на него наотмашь, наискось разрубив грудную клетку и войдя глубоко в шею. Агила вырвал клинок из тела, и человек бесшумно упал. Пардос увидел, как его кровь брызнула через освященное пространство и запачкала священников, алтарь, священный диск. Агила перешагнул через упавшее тело и вонзил меч прямо в сердце женщины, которая заняла место царицы, сорвав его планы.