Дорога в снегопад
Шрифт:
– А как же соборность? – робко возразил Угодников.
– Соборность? – рассмеялся Алексей. – Да нет никакой соборности. Сорбонность есть. Миф же это очередной. Русский русскому lupus est. Вот у этих, – он показал на азиатскую обслугу, – есть. А у нас нет. И социальной солидарности поэтому нет. Сначала триста лет своих же крестьян в крепостном праве держали, потом потащили их в свои иллюзии и хотения, а потом же их и обвинили, дескать, не доросли до демократии, да и вообще рылом не вышли, а потом и вовсе бросили. Где ж тут соборность? А вы-то что сделали, чтобы они доросли?.. – Алексей разгорячился и раздражился. – Ты знаешь, у меня в армии случай был. Только служить начали, в учебке дело было, ночью марш-бросок бежали.
– Н-да, – задумчиво протянул Угодников. По выражению его лица – несколько скептического – Алексей лишний раз убедился, что товарищ его человек вежливый и тактичный.
– Понимаю, – сказал Алексей, – не мне об этом толковать. Я на родину водку пить приезжаю. А вот ты молодец.
– Ну я-то что, – потупился Угодников, и осталось непонятным, почувствовал ли он себя польщенным или обделенным.
– А зачем я, Коля, тебе это рассказал? – пьяно удивился Алексей.
– Ты не мне это рассказал, – помедлив, проницательно сказал Угодников. – Ты себе это напомнил.
Мысль, которую содержал в себе ответ Угодникова, еще не успела до конца проникнуть в расслабленное сознание Алексея, как снова раздался зычный голос поэта, и Угодников, непривычный к клубной жизни, счел своим долгом прекратить разговор и выслушать стих, который на этот раз имел некоторую тенденцию к музыкальности.
– Сно-ова-а как диковинная ры-ыба… Сно-ова я в объятьях осьминога… Осень, безобразна и сварлива, гонит зиму с моего поро-ога…
Поэт, икая, декламировал еще долго, хотя его, кроме деликатного Угодникова, никто толком не слушал. Потом откуда-то возникла девушка в огромных круглых, как колеса, очках – как оказалось, по-настоящему близкая знакомая поэта, – и решительно взяла над ним шефство.
– Грохочет гром и сад трясется, и в небе блещет без конца. Я весь в отца – я жду когда сотрется улыбка с моего лица, – прокричал поэт, и глаза его наполнились слезами. – Вот как писать надо! Э-эх… – Со стуком, привлекшим внимание соседних столиков, он не глядя поставил свой пивной стакан прямо под нос Угодникову, блуждающим взглядом выискивая в полумраке заведения того, кто не на шутку мог разделить охватившие его чувства. Антон и Пьеро, возвращавшиеся к столику, обтекли его, как вода.
– Жесть! – сказал Пьеро Алексею, усаживаясь, и было непонятно, относилось ли это к стихотворению или к прочитавшему его. – Это Доктор Дэнс, фрик один. Живет здесь. Типа поэт.
Девушка, обнимавшая поэта и услышавшая такую характеристику своего друга, воззрилась на Пьеро глазами, широко распахнутыми брезгливым недоумением.
– Меня разряжает этот человек, – кивнув на него, негромко, но безапелляционно сказала она поэту, и на этот раз поэт внял, хотя и делал еще попытки привлечь к себе внимание. Девушка в круглых очках была настроена решительно, и некоторое время Алексей с Угодниковым поневоле наблюдали возню, разыгравшуюся прямо перед ними. Через несколько минут этой верной подруге непризнанного искусства все же удалось сломить сопротивление его представителя и она, взвалив Доктора Дэнса себе на плечо, словно медсестра раненого бойца, увлекла в какое-то более бесконфликтное место.
Угодников, как бы завороженный собственной деликатностью, словно только этого и ждал, тоже попрощался и, взяв с Алексея обещание прийти в гости на новогодних праздниках, с облегчением вышел на свежий воздух и поспешил к метро.
Алексей сидел один за пустым столом, и на густо мореной его столешнице царил беспорядок, за которым официанты уже не поспевали. Антон то исчезал куда-то, то появлялся вновь, чтобы снова исчезнуть, и Алексей чувствовал себя словно в эдинбургском пабе в первый месяц своего приезда в Шотландию. Он тупо разглядывал людей, все они были веселы и асимметричны, речь их казалась ему иностранной, и сам он, довольно пьяный, недоумевал, отчего он здесь, а не с Кирой. В таком состоянии ему казалось, что с судьбой можно договориться запросто, как с извозчиком. Все произошедшее с ними, с Митей в эти минуты представлялось ему легко разрешимым недоразумением, и только и надо было что встать, поймать такси и назвать адрес: Барклая, три дробь два. Но какая-то чугунная непреодолимая тяжесть разума, металлически сверкавшая средь мути пасмурного хмеля, продолжала держать его на месте, но он продолжал думать, что все просто, что все очень и очень просто.
Внезапно перед ним возник его двоюродный брат Андрей.
– О, братишка, – с родственным добродушием приветствовал он Алексея. – Еще не уехал? Ну как тут у нас?
– Ничего, – сказал Алексей, пожимая его руку.
Но тон этого ответа несколько насторожил Андрея.
– Нет, правда, – сказал он.
– Да говорю же, нет слов, – постарался как можно убедительнее заверить его Алексей. – Веселуха. Реально круто.
На этот раз тон понравился, и во взгляде двоюродного брата мелькнуло удовлетворение от сознания, что он не просто причастен, но и лично приложил руку к созданию такой стильной, беззаботной и нескучной жизни.
– Ты правда, что ли, обратно переезжаешь?
– Собирался, – сказал он, – да, смотрю, слишком весело тут у вас. От работы отвлекать будет.
Андрей не уловил иронии и сделал губами понимающую гримасу.
– А где девочка твоя? – вдруг вспомнил он. – Ничего такая.
Алексей посмотрел на него в недоумении.
– С которой в прошлый раз был, – уточнил Андрей, и до Алексея дошло, что речь идет о Юле.
– А-а, – сказал он, – замуж вышла.
– Ты смотри, – сочувственно произнес Андрей, и лицо его выразило вполне искреннее сожаление. – Осторожно с ними надо. От мужчин двух вещей ждут. Прямо так и говорят, что от мужика нужно: член и кошелек.
– Так и говорят? – переспросил Алексей, хотя думал совсем о другом.
– Говорят и не такое. – И Андрей махнул рукой, как бы давая понять, что не хочет повторять за девушками еще более страшные слова в опасении расстроить Алексея, а заодно и себя.
Но Алексей в роли Петрушки почувствовал себя своим и продолжал морочить кузена.
– Да она за учителя вышла, – сказал он, – за школьного. Какой там кошелек?
Теперь уже Андрей уставился на него, как бы не понимая, как такое возможно. Алексей убедительно покивал, и Андрей поверил.
– Есть женщины в русских селеньях, – присвистнул он.
В конце концов знакомые Антона иссякли, и он окончательно бросил якорь рядом со своим другом, который чувствовал себя клиппером, способным совершить кругосветное путешествие – осуществить несостоявшуюся Митину мечту.