Дорога в Вудбери
Шрифт:
На площадке остались лишь те шесть мертвецов, которые по-прежнему жадно пожирали Сару Бингэм, лежавшую на земле возле поверженного гигантского циркового шатра.
– СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА!!! СЮДА-А-А! – орала Лилли, перебежав через дорогу и начав взбираться на поросший деревьями холм.
Пульс ее подскочил, зрение затуманилось, воздуха не хватало. Она отбросила лопату и побежала вверх по мягкой лесной почве. Ее треккинговые ботинки увязали в грязи. Лилли нырнула в лес и плечом ударилась о ствол старой березы. В голове запульсировала боль, из глаз посыпались искры. Теперь она двигалась по воле инстинкта,
Зигзагами продвигаясь в глубь леса, она потеряла ориентир. Позади нее ходячие замедлили свой шаг, упустив ее запах.
Времени больше не существовало. Словно во сне, Лилли почувствовала, как постепенно останавливается, как смолкают ее крики, как ее ноги увязают в невидимом зыбучем песке кошмаров. Она заходила все дальше в лес, деревьев становилось больше, и темнота сгущалась.
Лилли подумала о Саре, о бедной Саре в милом розовом свитере из ангоры, которая теперь лежала в луже собственной крови, и ужас происшедшего подкосил ее. Ноги стали ватными, и Лилли осела на мягкий ковер из прелых сосновых иголок, разлагающихся тканей и бесконечных циклов смерти и возрождения. На последнем дыхании, всхлипнув, Лилли испустила вздох, полный боли, и из ее глаз полились слезы, оросившие почву.
Так, не слышимая никем, она проплакала довольно долго.
Поисковый отряд нашел Лилли ближе к вечеру. Возглавляемая Чадом Бингэмом хорошо вооруженная группа из пяти мужчин и трех женщин заметила голубую флисовую куртку Лилли рядом с упавшим деревом в тысяче ярдов к северу от палаточного городка. Девушка лежала на поляне в кустах ежевики под навесом из сосен среди холодной тьмы лесной чащи и, казалось, была без сознания.
– Осторожно! – крикнул Чад Бингэм своему помощнику, худосочному механику из Августы по имени Дик Фенстер. – Она могла уже обратиться, если еще двигается!
В морозном воздухе послышалось прерывистое дыхание. Фенстер с опаской вышел на поляну, держа наготове свой короткоствольный револьвер 38-го калибра: курок был взведен, палец подергивался на спусковом крючке. Он встал на колени перед Лилли, внимательно посмотрел на нее и снова повернулся к группе:
– Она в порядке! Жива… Укусов нет – и вообще ничего. Она в сознании!
– Ненадолго?! – прорычал Чад Бингэм, направившись к поляне. – Из-за этой чертовой трусихи погибла моя девочка…
– Эй! Эй! – Между Чадом и Лилли выросла Меган Лафферти. – Постой-ка секунду, погоди!
– Уйди с дороги, Меган!
– Сделай глубокий вдох.
– Я просто поговорю с ней.
Повисла неловкая пауза, которую заметили все присутствовавшие. Остальные участники поисковой группы стояли за деревьями, опустив взгляд. Их напряженные, измученные лица выдавали все тяготы этого дня. Некоторые мужчины были оглушены потерей; глаза их покраснели.
Вернувшись со своей вылазки за дровами и еще слыша шум двигателей и стук топоров, они с ужасом обнаружили лагерь в чудовищном беспорядке. Люди и зомби валялись на залитой кровью земле. Было убито шестнадцать поселенцев, включая девять детей, – некоторых из них сожрали. Джош Ли Хэмилтон взял на себя грязную работу и расправился с оставшимися ходячими и теми несчастными людьми, останки которых остались невредимыми. Больше никому не хватало сил прострелить головы своим друзьям и любимым, чтобы обеспечить им вечный покой. В последнее время инкубационный период, как ни странно, становился все более непредсказуемым. Некоторые жертвы восставали уже через несколько минут после укуса. Другим требовались долгие часы – или даже дни, – чтобы обратиться. И сейчас Джош все еще был в лагере и руководил командой, занимавшейся расчисткой территории и готовившей погибших к массовому погребению. Чтобы снова установить цирковой шатер, потребовались еще сутки.
– Друг, я не шучу… Послушай, – сказала Меган Чаду, понизив голос, который звучал мягко, но настойчиво. – Я знаю, что ты вне себя и все такое… Но она спасла трех твоих дочек. Говорю тебе, я своими глазами видела. Она увела ходячих, рискуя, черт возьми, своей жизнью.
– Я просто… – Чад выглядел так, словно готов был либо расплакаться, либо раскричаться. – Просто… Хочу поговорить.
– Твоя жена в лагере сходит с ума от скорби… Ты ей нужен.
– Я просто…
Снова повисло неловкое молчание. В тени деревьев тихонько заплакал один из отцов, и его револьвер упал на землю. Было уже почти пять часов. Холодало. Дыхание каждого из измученных людей клубилось в воздухе облачками пара. На другой стороне поляны Лилли села и вытерла губы, пытаясь прийти в себя. Она выглядела как лунатик. Фенстер помог ей подняться на ноги.
Чад смотрел в землю.
– Хрен с ним. – Он развернулся и пошел прочь, еще раз сказав: – Хрен с ним.
На следующий день под холодным, затянутым тучами небом обитатели палаточного городка провели импровизированную погребальную службу по погибшим друзьям и близким.
Почти семьдесят пять выживших выстроились широким полукругом у братской могилы, вырытой в восточной стороне площадки. Некоторые держали в руках свечи, пламя которых упрямо мерцало на октябрьском ветру. Другие опирались друг на друга, содрогаясь от скорби. Боль, опалившая некоторые лица – особенно лица опечаленных родителей, – отражала отчаянную неразборчивость этого зараженного чумой мира. Детей забрали у них с беспощадной неожиданностью молнии, и теперь на лицах собравшихся застыла опустошенность, а их горевшие глаза блестели в холодном серебристом свете дня.
На небольшом холмике глины, выросшем за забором, сложили пирамиду из камней. Отдельными камешками отметили и каждую из шестнадцати могил. Кое-где среди камней появились букетики диких цветов. Джош Ли Хэмилтон положил несколько мелких белых роз чероки, которые в изобилии росли вокруг фруктовых садов, на могилу Сары Бингэм. Здоровяку нравилась задорная, остроумная девочка, и ее смерть разбила его сердце.
– Господи, просим тебя, возьми в свое лоно наших погибших друзей и соседей, – сказал Джош, стоя у изгороди.
Ветер трепал армейскую куртку оливкового цвета, которая была натянута на его массивный торс. На его обветренном лице блестели слезы.
Джош был воспитан баптистом и, хотя за годы и растерял большую часть своих религиозных чувств, этим утром спросил обитателей лагеря, может ли он сказать на похоронах несколько слов. Баптистов не особенно заботили молитвы о мертвых. Они верили, что праведники попадали в рай прямо в момент смерти, а неверующие так же быстро оказывались в аду. Но Джош все-таки чувствовал, что должен сказать что-нибудь.
Чуть раньше в тот день он встретил Лилли и обнял ее, прошептав несколько слов, чтобы ее успокоить. Однако он понимал, что что-то было не так. Внутри нее поселилась не только скорбь. В его медвежьих объятиях она обмякла и непрестанно подрагивала всем своим хрупким существом, словно раненая птица. Она почти ничего не сказала – лишь то, что хочет побыть одна, – и не пришла на погребальную службу.
– Просим тебя, забери их в лучшее место, – продолжил Джош, и тут его низкий баритон оборвался.