Дорога в Вудбери
Шрифт:
– Я волнуюсь за него, Джош, – сказала Лилли. – Он хороший человек, но у него проблемы.
– Как и у всех нас.
Джош через плечо взглянул на Лилли, которая аккуратно переступала через упавшие деревья, спускаясь с холма. Впервые с момента происшествия с Чадом Бингэмом она выглядела крепкой. Раны на ее лице залечились, синяки практически сошли. Отек вокруг глаза спал, она больше не хромала и не старалась перенести всю нагрузку на правую сторону.
– Он тебя хорошо подлатал, – отметил Джош.
– Да, я чувствую себя гораздо лучше.
Джош остановился у кромки ручья и подождал, пока подойдет Лилли, попутно заметив на утрамбованной глине следы, которые шли по дну русла.
– Похоже, тут прошел олень, – сказал он. – Думаю, если пойдем вдоль ручья, мы встретим какую-нибудь живность.
– Давай сначала передохнем.
– Как скажешь, – ответил Джош и подошел к ней ближе.
Лилли села на упавшее дерево, и Джош устроился рядом, положив свой дробовик на колени. Он вздохнул и почувствовал невероятное желание одной рукой обнять девушку. Что с ним было не так? Как же он среди всех этих ужасов оказался поражен такой щенячьей любовью?
– Мне нравится, как вы заботитесь друг о друге, – сказал он, глядя в землю. – Ты и старина Боб.
– Ну да… А ты заботишься обо всех нас.
– Жаль, я не смог лучше позаботиться о своей маме, – со вздохом произнес он.
Лилли взглянула на него:
– Ты никогда не рассказывал мне, что случилось.
Джош шумно втянул в себя воздух.
– Я уже говорил, что она много лет тяжело болела… Несколько раз я думал, что потеряю ее… Но она дожила до… – Он замолчал, и тоска захлестнула его, увлекла в свой водоворот, удивив его своей внезапностью.
– Ничего, Джош, если ты не хочешь… – поспешно вставила Лилли, заметив в его глазах боль.
Он слегка повел в воздухе своей огромной коричневой рукой и продолжил:
– Я не прочь рассказать тебе, что случилось. Тогда я еще каждое утро старался ходить на работу, еще пытался зарабатывать. Это были первые дни Обращения, кусачих видели всего несколько раз. Я когда-нибудь говорил тебе, чем занимаюсь? Кто я по профессии?
– Ты говорил, что был поваром.
Джош кивнул:
– И довольно хорошим, если уж судить самому. – Он посмотрел на Лилли, и его голос смягчился. – Всегда хотел устроить тебе настоящий ужин. – Его глаза увлажнились. – Моя мама, мир ее праху, научила меня основам, научила меня готовить такой хлебный пудинг – пальчики оближешь.
Лилли улыбнулась ему, но затем ее улыбка пропала.
– Что случилось с твоей мамой, Джош?
Он некоторое время смотрел на снежную пыль, покрывшую прелые листья, собираясь с силами, чтобы рассказать все от начала и до конца.
– Мохаммед Али и рядом не стоял с моей мамой… Она была настоящим борцом, она годами стойко сражалась с этой болезнью. И была доброй при этом. Она была на редкость доброй. Лохматые собаки, бродяги – она всех пускала к себе, даже самых подозрительных типов, самых грубых попрошаек, бездомных… Это было неважно. Она приглашала их в дом, называла их «дорогими» и заваривала для них сладкий чай с кукурузными лепешками, а они потом воровали у нее или ввязывались в драку прямо у нее в гостиной.
– Похоже, она была святой, Джош.
Он пожал плечами:
– Скажу честно, для нас с сестрами такие условия жизни были не самыми подходящими. Мы часто переезжали, меняли школы и каждый день, приходя домой, обнаруживали, что там опять собралась толпа незнакомцев. Но я любил свою старушку.
– И я понимаю почему.
Джош с усилием сглотнул. Вот он и дошел до нее – до жуткой части, которая до сих пор преследовала его во сне. Он посмотрел на снег, лежавший на листьях.
– Все случилось в воскресенье. Я знал, что мама сдавала, что голова у нее больше не была ясной. Врач сказал, что наступала болезнь Альцгеймера. Тогда мертвецы уже стали беспокоить людей, но еще были тревожные сирены, предупреждения и всякое такое. Нашу улицу в тот день перекрыли. Когда я уходил на работу, мама просто сидела у окна и смотрела, как эти твари пролезают через кордоны и как ребята из спецназа разбираются с ними. Я даже не подумал ни о чем. Решил, что с ней все будет в порядке.
Он сделал паузу, но Лилли ничего не сказала. Им обоим было понятно, что ему необходимо было поделиться этим с другим человеком, иначе эти воспоминания так бы и глодали его.
– Я пытался позвонить ей в тот день. Линии, похоже, не работали. И я решил, что, раз новостей нет, значит, все в порядке. Кажется, я закончил тогда около половины шестого.
Сглотнув комок, вставший в горле, он почувствовал, что Лилли смотрит на него.
– Я как раз поворачивал на свою улицу… Показал ребятам на баррикаде паспорт и тут заметил, что на улице очень оживленно. Туда-сюда сновали спецназовцы. Прямо около моего дома. Я поехал туда. Они заорали, чтобы я проваливал к чертям, но я ответил, мол, полегче, я здесь живу. Меня пропустили. Я увидел, что входная дверь нашего дома открыта нараспашку. Повсюду были полицейские. А у некоторых в руках…
Джош запнулся. Вздохнув, он собрался и протер повлажневшие глаза.
– У некоторых в руках были – как они называются? – контейнеры для образцов? Для человеческих органов и всего такого? Я побежал наверх, перепрыгивая через ступеньку. Кажется, налетел на одного из полицейских. Добрался до двери нашей квартиры на втором этаже, а там – ребята в защитных костюмах загородили вход. Я оттолкнул их, вошел и увидел…
Почувствовав, как скорбь удушающими тисками сковала его горло, Джош остановился, чтобы перевести дух. По его щекам полились слезы.
– Джош, не нужно…
– Нет, все в порядке, я должен… Я увидел там… Я с порога понял, что произошло, в ту самую секунду, как заметил открытое окно и накрытый стол. Мама достала подаренные на свадьбу тарелки. Ты не представляешь, сколько было крови. Вся квартира была залита ею. – Он почувствовал, как срывается его голос, и продолжил наперекор слезам: – На полу было по меньшей мере шесть этих тварей. Спецназовцы, должно быть, уложили их. А от мамы… от мамы почти ничего не осталось. – Джош запнулся, сглотнул и поморщился от жуткой боли в груди. – На столе… лежали части ее тела. На хорошем фарфоре. Я видел… видел… ее пальцы, все до одного обглоданные… прямо около соусника. Останки были на стуле… Голова завалилась набок… Шея вспорота…
– Послушай… Джош, не нужно… Мне так жаль… Мне очень жаль.
Джош посмотрел на нее так, словно увидел ее лицо и глаза в новом свете, в едва уловимом снежном сиянии, далеко-далеко, будто во сне.
Из глаз Лилли Коул катились слезы. В их пелене она встретилась взглядом со здоровяком, и сердце ее екнуло. Ей захотелось обнять его, успокоить этого доброго гиганта, сжать его огромные плечи и сказать ему, что все будет хорошо. Она никогда не чувствовала такой близости к другому человеку, и это мучило ее. Она не заслуживала его дружбы, его верности, его защиты, его любви. Что она могла сказать? Твоя мама теперь в лучшем мире? Ей не хотелось оскорбить этот невероятно проникновенный момент глупым клише.