Дорога войны
Шрифт:
Вларика появилась, когда комнату обволокли густые тени, а далёкий колокол отсчитал полночь. Она остановилась перед креслом, в котором сидел Пёс, и улыбнулась. Вларика была прекрасна: роскошные рыжие волосы, в которых запутались блики лунного света, соблазнительная фигура, лицо с холодными красивыми чертами – но и холодность придавала ей загадочной привлекательности. Она была притягательна и желанна.
«Ведьма, – напомнил себе Пёс, поднимаясь навстречу. – Дурящая тебе голову. Пусти в ход мозги и придержи похоть».
– Прекрасная ночь, – заметила Вларика, обнимая его за шею и привлекая к себе.
Да, ночь воистину
«Лишь бы не поняла раньше времени».
Но ведьма, казалось, даже не допускала мысли о покушении – вряд ли до него сыскались такие дураки. Вларика взялась за пряжку его ремня, и Пёс обнял её одной рукой, отвечая на поцелуй, а второй вытащил спрятанный за спиной кинжал. Всего один удар – и всё будет кончено. Тёмные духи, как же это было легко на словах и почти невозможно на деле! Айзек сжимал покрытую кожей рукоять и никак не мог решиться: ведьму словно окружал невидимый щит, который не позволял ему напасть. Злоумышлять против своей госпожи – немыслимо, запретно, невыполнимо. На мгновение Псу показалось, что сейчас он бросит оружие и припадёт к ногам Вларики, вымаливая прощение за нечестивые помыслы, – почти необоримый соблазн.
«Ребёнок… – снова и снова твердил себе Айзек. – Сегодня избить, завтра убить. А потом что – сжечь целый дом? Когда она остановится? Когда пресытится кровью?»
Он резко оборвал поцелуй и, сжав зубы, всадил кинжал в спину Вларики.
Ведьма охнула, но не успел Пёс порадоваться успеху, как его самого пронзила боль – острая, резкая, аккурат там, куда вошёл клинок. Айзек выпустил кинжал и покачнулся. А Вларика расхохоталась и отошла. Не спеша она завела руку назад и с некоторым усилием выдернула оружие. Пёс явственно ощущал, как стальное лезвие извлекают из его спины, словно всё происходило не со стоящей перед ним ведьмой, а с ним самим. Вларика улыбнулась – холодно и жутко, – и от этой улыбки у Айзека мороз продрал по коже.
– Идиот, – пропела она. – Ну неужели моя сестрица не предупредила, что меня нельзя убить? Тебе это не по зубам уж точно.
Айзек сделал два спотыкающихся шага назад и ухватился за спинку кресла, пытаясь удержаться на ногах. Он никак не мог понять, что происходило, почему вместо ненавистной ведьмы он принял удар на себя?
– Мы ведь связаны с тобой, – Вларика беспечно поигрывала кинжалом, в то время как должна была истекать кровью и корчиться от боли на полу, – и вся моя боль становится твоей. Это так просто, неужели ты не понял? Я забираю у тебя то, что хочу: твою силу, молодость, бодрость – и отдаю взамен то, что мне не нравится: немощь, старость, тоску. Мою боль, мои раны. Пытаться убить меня – всё равно что убивать самого себя. Я не почувствую ни-че-го. Смирись уже, Айзек.
– Никогда.
– Жаль. – Вларика перехватила кинжал и приставила к своему сердцу. – Может, тогда избавить тебя от мучений? Ведь умереть вместо меня ты тоже сможешь.
– Валяй.
– У, какие мы серьёзные и отчаянные. Люблю смелых парней. – Она опустила оружие на уровень живота. – Убить тебя… На эту честь претендует и так слишком много человек. Мне не нужна твоя смерть. Мне нужна твоя жизнь. Но вот наказать тебя стоит.
Ведьма прочертила лезвием по животу, но не появилось ни раны, ни крови, зато Пса словно раскалённым железом полоснули поперёк туловища. Ноги подогнулись, и он, хватая ртом воздух, рухнул на колени возле кресла. Вларика подошла и склонилась над ним.
– Скажи, что раскаиваешься.
– Нет.
Вларика взяла его за подбородок, заставляя поднять голову.
– Это было очень глупо.
Айзек мотнул головой, высвобождаясь.
– Упрямый, гордый. Таких ломать всегда интереснее. – Вларика схватила его руку и резанула кинжалом по ладони. Айзек попытался вырваться, но куда там, две раны напрочь лишили его сил сопротивляться. – Неужели тебя никто не научил хорошим манерам? Попытаться убить старую женщину и не раскаиваться в этом! Что бы сказал Саламандр? Ну ничего, Пёс, я преподам тебе урок смирения.
Вларика вытащила из кошеля на поясе бусину и забормотала что-то на своём ведьминском языке. Пламя горящих в комнате свеч вытянулось и задрожало, а Вларика, ядовито улыбнувшись, вложила круглую деревяшку в ладонь Пса и сжала его пальцы. И тут же в комнату ворвался ледяной ветер, разметал занавески, подхватил, заставляя плясать, свисавшие с одеяла кисточки, пробежался по огненным языкам свечей, погасил их и утих.
– Ты заплатишь за своё упрямство, – пообещала Вларика, забирая бусину. – Магия крови – она воззовёт к твоему прошлому, ко всему, что пережило твоё тело, она разбудит твою кровь.
Айзек, не понимая, смотрел на искажённое злым самодовольством лицо ведьмы, а в душу змеёй вползал ужас. Собрав ускользающие крохи смелости, Айзек ощерился.
– Иди ко всем демонам. Там тебе самое место.
– Ты зря сердишь меня ещё больше, Пёс. Уж покорился бы своей доле и попросил прощения как следует. Глядишь, я бы и сжалилась.
– Я лучше сдохну.
– Ну, сдохнуть не сдохнешь, но помучаешься порядком, – философски изрекла Вларика. – На твоём теле предостаточно шрамов и заживших ран, про которые ты, возможно, и сам позабыл. Но напившаяся крови бусина заставит испытать всю боль от них заново, стоит мне только захотеть. Вот так.
Она сжала в руке круглую деревяшку, прошептала несколько слов, и тотчас невидимое лезвие прошлось по левой кисти Пса. Поверх очерченного вновь кровящей раной полумесяца проступили свежие царапины, оставленные им самим, когда он в исступлении пытался содрать шрам с кожи. Колдунья разжала руку, и ссадины мгновенно исчезли.
– Любая рана, Айзек, вся боль, что ты испытал за жизнь, разом обрушится на тебя. Ты не умрёшь от неё и не истечёшь кровью, но сойти с ума можешь вполне по-настоящему. Из этой ловушки нет выхода – кроме твоего полного подчинения мне. И только попробуй ослушаться, я снова возьмусь за бусину. Твоя сегодняшняя выходка меня не на шутку рассердила.
– Не пойдёт, ведьма, – процедил Айзек. – Я не стану твоей покорной куклой.
– Станешь.
Ведьма отошла к окну и, закрыв глаза, взялась за чёрное колдовство.
Сперва Айзек ощутил, как невидимая стрела, пущенная рукой Чёрного Человека, пронзила ногу, а следом его накрыла оглушающая боль от второй стрелы, пробившей насквозь правое плечо. Пёс рухнул на пол и застонал. Вларика открыла белёсые, словно затянутые бельмами глаза.
– Я могу читать твою память как открытую книгу. Я знаю всё, что знаешь и переживал ты. Помнишь Тощего Стэта? Его булава неплохо прошлась по твоей руке. А потом одна из ран ещё и нагноилась.