Дорога за горизонт
Шрифт:
Олег Иванович, как встрёпанный, вскочил с кошмы, брошенной на охапку тростника – из-за недалёкой рощицы, откуда целый вечер раздавались гортанные вопли и тамтамы давешних налётчиков, доносилась частая стрельба. Мимо костра кубарем пролетел Кондрат Филимоныч; кондуктор выскочил из палатки в одних подштанниках, зато с винчестером и патронташем, висящим на шее, на манер банного полотенца. В глубине, у белой шёлковой палатки мелькнул светлый силуэт – мадемуазель Берта. Даже в такой тревожный момент одета с идеальным вкусом и изяществом…
Негромкие французские реплики и масляное клацанье стволов штуцера – владелица «Леопольдны» изготовилась к бою. И стюард Жиль рядом – как всегда безупречен, аж скулы сводит… и, как полагается верному слуге на африканской охоте,
– Барин, отошли бы вы от костра! А то, неровён час, из темноты пальнут!
Это Антип. Отставной лейб-улан босиком, в подвёрнутых до колен портках и распахнутой тропической рубахе-безрукавке. Он и сейчас не забывает заботиться о хозяине. Вон – в одной руке «ремингтон», а другой протягивает хозяйский «лебель». Оптика, как и положено, замотана платком-куфией, приобретённой ещё в Египте. За спиной Антипа – Кабанга в обнимку со своим драгоценным карабином. Суахеле перепуганно озирался и крупно дрожал.
– Будто ждали… – мелькнуло в голове. – Будто и не спал никто. Один кондуктор в подштанниках, да и тот…
Хотя, отчего же «будто»? После дневной стычки и ранения Садыкова, после того, как мангбатту нарочито устроились в полутора километрах от лагеря, путешественники ни на минуту не расставались с оружием.
Стрельба участилась. Всё громче неслись вопли – странные, вибрирующие, будто кричала в кустах стая невиданных птиц. Бухнуло, перекрывая другие звуки, ружьё – кто-то из чернокожих воинов успел подсыпать затравку на полку мушкета. Россыпь винтовочных выстрелов на несколько секунд затихла – и снова отозвалась перестуком. «Птичьи» вопли заглохли, утонули в гортанных проклятиях на чужом языке, в криках ужаса и боли.
– Господин Семёнов, за мной! – к Олегу Ивановичу подскочил Садыков. Рука на перевязи, наган в здоровой руке, в глазах – решимость и недоумение. – Надо занять оборону за палатками, в кустах. И где, чёрт возьми, урядник с казачками?
– Похоже, воюет. – ответил Семёнов, вышагивая за офицером. – А он вам что, не доложился? Вот уж не ожидал от станичников таких вольностей!
Даже в темноте, со спины, Олег Иванович увидел – или угадал? – как покраснел Садыков. Ещё бы – начальник ставил по сомнения его качества офицера и командира.
«То-то, голубчик, терпи, – злорадно подумал Семёнов. – Распустил подчинённых, вот они и решили проявить инициативу. Ну и пограбить заодно, а как же? Вон как жадно смотрел Пронька на грубые золотые браслеты и ожерелья мангбатту. Да и урядник косился, чего уж там… казачки есть казачки – да простят меня иные-прочие, но страсть к разбою у этой публики на генетическом уровне. Но – храбры, этого не отнять, даже жаль несчастных мангбатту. У негритянских воинов нет ни единого шанса – и дело тут не в современных винтовках и револьверах.
Пальба затихла. Треснули с неравными интервалами ещё несколько выстрелов – они звучали по-другому, короче и как-то суше. «Револьверные. – подумал с отвращением Семёнов. – Раненых добивают. Что это казачки разлютовались? Не дай Бог, кого из них подстрелили… ну, урядник, ну щучий сын, вернись только – я тебе устрою степную волю и воинскую дисциплину! Ты у меня узнаешь, как родину любить, Ермак недоделанный…»
Из переписки поручика Садыкова с его школьным товарищем, мещанином города Кунгура Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.
«Ну вот, дружище Картошкин, и не обошла меня горькая планида. Пишу тебе левой рукой, ибо правая висит не перевязи и отчаянно болит – вчера пуля разбойника-мангбатту на излёте стукнула меня чуть повыше локтя и вырвала изрядный кусок мяса. Спасибо, что не ниже; попади этот жакан в сустав или кость – быть бы твоему гимназическому товарищу без руки, а то и вовсе лежать в сухой африканской землице на радость гиенам и прочим трупоядцам.
Но – по порядку. Местность, через которую мы пробираемся от самого озера Виктория, охвачена войной. Ваганда режут ваниоро, те отвечают им такой же любезностью. Причиной ссоры, как и заведено в этих краях, стали соляные варницы в северной части другого большого озера, к востоку и северу от Виктории – Альберт Нианца или Ньяса, как называют его разные здешние племена. Соль добывают в ущельях, образованных многолетним сносом верхних слоев земли и напоминающих высохшее глубокое речное русло. В крутых откосах здесь бьют горячие источники; вода из них отведена в особые каналы, ровно прорезающие ущелье. Каналы эти устроены невесть сколько лет назад и с тех пор поддерживаются туземцами в порядке. Почва здесь повсюду пропитана солью; туземцы взрыхляют ее тонкий верхний слой и смачивают рыхлую землю водой из каналов. А наутро, когда земля просыхает, соскребают выделившуюся, но всё же смешанную с почвой соль. Повсюду в крутых склонах устроены маленькие, полукруглые, открытые в сторону ущелья шахты. В каждой, один над другим, стоят два горшка. Верхний содержит соляную земляную корку, смешанную с водой, и эта вода, с помощью особого приспособления, стекает в нижний горшок. Так из крутого рассола выпаривают ценный минерал.
Негры остро нуждаются в соли; за горсть её дают не меньше двух мешков зерна пшеницы или кукурузы. Почва в ущельях непригодна для посевов; ощущается сильный недостаток даже в дровах. Их доставляют издалека с плато Буниоро. Кроме того, за соль туземцы покупают бананы, бататы, зерно дурры и телебуна [58] .
Торговля солью не раз становилась причиной войн между Бугандой и племенами, населяющими плато Буниоро. Мы стали свидетелями очередного обострения: во время нашего визита к королю Буганды, Мванге, прибыли гонцы, вернувшиеся из Буниоро, которые (может быть, их нарочно подучили говорить именно так) громко повторяли, что Кабрега, вождь ваниоро, якобы поносил народ ваганда. Рассказывали о разных насилиях, чинящихся на границе. Пока гонцы вопили, заглушая друг друга, окружающие Мвангу ваганда всячески выказывали возбуждение, перерастающее во всеобщую экзальтацию – и это, по видимому, нравилось деспоту.
58
Дурра или хлебное сорго. Культивируется в Африке и Азии. Зерно перерабатывают на крупу, муку, зелёные растения идут на корм скорту, сухие стебли – на топливо. Батат, сладкий картофель – вид клубнеплодных растений. Ценная пищевая и кормовая культура. Телебун – трава с толстыми колосьями; в некоторых районах Африки – основной продукт питания. Так же из неё готовят крепкий горький напиток.
Вскоре гонцы выдохлись – не в человеческих силах долго надрывать вот так лёгкие и голосовые связки; про уши слушателей умолчу. Мванга дождался, когда смолкнут гневные вопли, и сказал своё королевское слово: военному походу на Буниоро быть! Решение было принято с бурным восторгом, будто король оказал подданным неслыханную милость; почтенное голозадое собрание многократно проскандировало «Нианзи! Ни-анзи! Нианзи!»
Позже нам по секрету шепнули, что очередная война разгорелась единственно из-за самодурства верховного вождя ваниоро, Кабреги. Он, сочтя себя чем-то обиженным (чем именно – мы так и не поняли, не имея охоты вдаваться в тонкости туземного этикета) запретил торговцам возить в Буганду соль из Буниоро. Начальник экспедиции усмехнулся, услыхав про такой оборот и прокомментировал: «санкции, значит…» – сославшись не неизвестный мне случай, когда Североамериканские Соединённые Штаты ввели торговые санкции против Российской Империи. Я, право же, не понял, чем таким важным торгует Америка – разве что хлопком и табаком виргинских сортов? Увы, в ответ на мои расспросы господин Семёнов лишь загадочно ухмылялся.
Так и вышло, что наша экспедиция отправилась в путь, на несколько дней опережая королевскую рать. Приближающаяся война наводнила земли между озёрами Альберт и Виктория разбойничьими шайками. Одна из них, относящаяся, по уверениям нашего проводника, к племени мангбатту, попыталась нас ограбить. Дело закончилось перестрелкой; казачки, выполняя приказ, поначалу палили поверх голов, но и этого хватило, чтобы лиходеи в панике отступили. Увы, далеко они не ушли; встали лагерем за соседней рощей и принялись оглашать окрестности дикими завываниями и грохотом тамтамов.