Дорога. Записки из молескина
Шрифт:
– А вуха надо проколоты! Цэ ж нэ грих! То ж яка краса! А колы до вашого храму пидэтэ, так можно ж платочок надиты, та й не будэ выдно…
– Я теперь знаю, как проходит любовь. Между двумя, которые сначала стоят тесно-тесно, очень тесно, начинают откуда-то появляться камешки. Знаете, как в обуви. Маленький камешек попал в туфель, а мешает ходить, натирает ногу до крови. Так и тут. Сначала маленький камешек. Незаметный. Потом еще и еще. Потом побольше. И опять маленький. Вроде сначала они и не мешают стоять вот так вот, тесно-тесно прижавшись друг к другу.
Вы меня не понимаете? У вас нет воображения. Камешки и камни – это ложь, разочарование, невнимательность и пренебрежение, равнодушие, подозрительность и ревность. Не знаю, то ли они падают сверху, как метеориты, то ли
А иногда кто-то, пытаясь спасти другого, карабкается один. И стоит потом, ветрами обдуваемый, на вершине. Один. И спуститься на другую сторону – незачем. Его там не ждут, и делать ему там нечего. В него полетят камни, булыжники, метеориты – озлобленности, недоверия, лжи, равнодушия, безответственности и презрения. И эта гора камней… Вы понимаете, что на ней же никогда ничего не вырастет. Никогда и ничего.
Куда едем? Да вот – внук. ДЦП у него. Хороший добрый мальчик. Видите, с планшетом лежит. Это он не в игры играет, он читает. Там просто буквы крупные. Шрифт увеличили ему, чтобы удобно было. Платонова он читает сейчас. «Чевенгур» называется. А лет ему тринадцать. Он просто маленький, растет плохо. Мы с дочкой с ним занимаемся постоянно. Если он не спит, мы с ним занимаемся. Он у нас все может, все умеет. Поет. Лепит. Вот этими вот скрюченными пальчиками лепит, и вы бы видели! Он своих ровесников опережает по развитию. Но уж очень болезненный. Очень. Вот, еду подлечить его. В Крым. Месяц я буду с ним, месяц – дочка, потом опять я. Потом дочка. Что делать, больше у нас никого нет. Только наш мальчик, дочь и я…
Едем-едем из Одессы. С нами в купе двое – юноша и девушка. Они оба выпускники престижной школы – золотые медалисты. Юноша наверху разгадывает кроссворд. Ну как разгадывает? Объявляет задание, количество букв, а разгадывает этот кроссворд девушка. Но тоже не всегда.
Он:
– Друг степей!
Она пожимает плечами.
Я:
– Калмык.
Он (удивленно):
– Подходит.
И, не сговариваясь, они, эти золотые медалисты, хором:
– А вы откуда знаете?!
В три часа ночи бодрый женский утренний смех из купе проводников. Диалог:
– Свежо чё-то на уличке, Тоня, свежо, зайка…
– Так ты ж схудла. От тоби и холодно.
(А обе плотненькие довольно.)
– Я вот тоже… попрыбырала, тухли поскладувала, а вин прыходыть и гэто, плаття таке краснэ мэни… Каже, ми2рай, Тоня! Я й поми2рала, а воно завэлыкэ… А вин засмиявсь та й кажэ.
– Росты, Тоня, ширше!!!
Я их так полюбила, этих теток. Милые…
Британские города и веси
Британия – родина первой почтовой марки и первой подземки. В Англии появились первые шезлонги, аквариумы, пенициллин, компьютерная томограмма. Здесь были изобретены запонки для манжет, цилиндр и котелок, юбки и платья в складку, сэндвичи, портер, насос для пива, тоник с содовой.
Британия – страна волшебника Мерлина и принцессы Дианы, родина «Битлз» и Питера Пэна. Британия подарила миру камертон, «Мессию» Генделя, «Роллинг стоунз», «Квин» и яхтенный спорт, регби и монорельсовую дорогу, гофрированное железо и бокс, классический крикет и Армию спасения, школьные гимны и, внимание, уважаемый редактор, авторские гонорары. Снукер и Христианский союз молодежи, телевидение
Великобритания – родина Чарли Чаплина и Агаты Кристи, Вебстера и Фрая, Дживса и Вустера, Алисы и Гарри Поттера.
В маленьком городе на севере Англии я брела по мощеной улице и вдыхала аромат юной зелени и желтых даффодилов, брела в тот день беспечная и счастливая. И все, кто шел мне навстречу, – то ли так было принято в этом маленьком городе, то ли физиономия у меня была уж очень блаженной – улыбались мне и бросали приветливое, немного насмешливое «Hello!».
Я жалела только об одном – что мои родные и друзья, мои любимые университетские преподаватели, а главное, моя мама и сестры Таня и Лина, – что они не испытывают этого вот полного абсолютного счастья в незнакомом маленьком городе на севере Англии. Нет-нет, я жалела совсем не о том, что они не видели Лондона или Эдинбурга, не посещали музеи или картинные галереи, – а вот именно о том, что не ощутили они вместе со мной блаженства такой вот безмятежной прогулки по древней узкой мощеной улочке мимо домов с черными перекрещенными балками, мимо закопченных каминной сажей стен под звон колоколов на городской ратуше. Навстречу бежали приверженцы здорового образа жизни, яркой стайкой просеменили малыши с воспитателями из школы для самых маленьких, прошел солидный, похожий на Санту господин с молодым игривым лабрадором и юная мама с коляской, где спал годовалый малыш. Торжественно проехали мальчик и девочка, подростки, верхом на стройных лошадках, прошмыгнули велосипедисты в смешных шлемах и в темно-синей с серым форме, в галстуках цветов школы, к желтому автобусу прошагали дети с ранцами на спинах.
Ненадолго, на какие-то минуты, я вдруг избавилась от своих обычных страхов и тревог, не испытала никакого внутреннего сопротивления радости, как бывало только в детстве…
И вечером, усевшись писать письмо, вдруг поняла, что не в силах передать на одном-двух стандартных листах все, что чувствую. Необходимы нюансы и детали, я должна размахивать руками и показывать в лицах, таращить глаза, орать, петь или говорить шепотом… И рассказывать, рассказывать. И про то, как мы с гидом Ханной прятались от дождя под старым мостом, и про то, как от большой реки родился вдруг в центре огромного города нежный, звонкий, чистый ручеек и жители бережно проложили ему, такому юному, глупому, доверчивому, удобную каменную дорожку, чтоб не высох, чтоб не испачкался, чтоб не потерялся. И про то, как незнакомая прежде собака в незнакомом прежде доме в первый же день нашего знакомства положила голову мне на колени, как будто сказала: «Ты неплохой человек, девочка, я тебе доверяю…» И хозяйка, взглянув краем глаза, суетясь на кухне, вежливо попросила ее:
– Sashya, darling, why wouldn’t you give a smile to Marie-Аnnа? (Сашя, дорогая, почему бы вам не улыбнуться Марианне?)
И Сашя умильно растянула огромную плюшевую свою морду цвета белого меда с черным кожаным носом в восхитительной искренней человеческой улыбке.
Нортумберленд
В Нортумберленд – первый город, в котором мы остановились, я приехала почти ночью, немного посидела с хозяевами у камина и пошла спать. В моей комнате на туалетном столике стояла фарфоровая плошка с лепестками розы и самодельная открытка с надписью: «Хороших снов, Мэриэнн». Старинная кровать была такой высокой и массивной, что напоминала грузовик «Урал». Мне приходилось подставлять стульчик, чтобы на нее вскарабкаться. А если я была в хорошем расположении духа в тот месяц, что жила у Максвеллов, я разбегалась, взмывала над кроватью и бухалась на спину или на живот прямо в центр, раскинувшись морской звездой, счастливая и беззаботная, в предвкушении следующего утра в любимой стране на любимой работе. Один раз, так разбежавшись от персиковой стены с вышивками прабабушки Джейн Максвелл, прищурив близорукий глаз и примерившись, я, уже не девочка, а солидная мать семейства, дипломированный солидный переводчик, пролетела через кровать и – слава небесам – удачно, но со страшным грохотом приземлилась на пол, опрокинув прикроватный столик и чуть не выбив головой окно. Стекло и на первый взгляд хрупкую раму спасло то, что кто-то оставил на подоконнике толстый вязаный, закрученный валиком плед, в который я и врезалась своей непутевой башкой.