Дорога

Катерли Нина Семеновна

– Что вы, Матвей Ильич? Какую волю?
– спросил Борис.

– Завещание. Незадолго до своей кончины ваш батюшка составил его со всей тщательностью. Оно хранится у меня, и я, как исполнитель, обязан ознакомить вас с последней волей покойного.

– Первый раз слышу, чти отец... какое-то завещание... Ваня, он тебе говорил что-нибудь?

– Нет, - Иван не поднял головы.

– Василий Иванович просил меня огласить текст завещания в присутствии _всех_ членов семьи, - отчетливо сказал Галкин и строго поглядел на заплаканную Наталью Степановну.

– Но я, вы же знаете... я сейчас в город должна...
– пробормотала

она тихо и виновато, - там Васенька один.

– Мне это известно, и я вас понимаю. Кстати, Василий Иванович сам распорядился, чтобы оглашение его воли состоялось через десять дней после похорон.

– Мы обязательно приедем, - вздохнула Наташа.

Галкин кивнул и зашагал через дорогу к автобусной остановке, а они пошли дальше втроем - Борис с женой и Иван.

– Не могу идти домой, - вдруг сказал Борис, - не представляю себе наш дом - и без отца. Это его был дом, даже с виду на него похож.

– Альфа там... воет... Боря, может, возьмем ее в город?
– Наталья опять плакала.

– Давай возьмем. Если Иван не возражает. Ваня, ты как смотришь?

– Никак, - сказал Иван.
– У Васьки аллергия, а вы - собаку. И кто гулять с ней будет? Альфа - деревенский пес, привыкла без поводка, а там машины.

– А, черт, забыл я про эту несчастную аллергию... Завещание какое-то... В наше время... у нас... Чудак отец, неужели он думал, что мы передеремся из-за барахла?

– Какое барахло!
– сказал Иван.
– Просто все свои дела он хотел кончить сам.

Как и было намечено, оглашение завещания состоялось через десять дней. Борис с женой утром приехали из города и сказали, что пробудут до самого вечера. Наталья привезла две сумки продуктов и сразу отправилась на кухню готовить обед, а Борис открыл свой портфель и выложил на стол перед Иваном новенький альбом в зеленом переплете.

– Отцовы фотографии. Я все перебрал и наклеил. С Васькой клеили, он все ахал, что дед-то, оказывается, такой был героический и орденоносный.

Тут были и маленькие, любительские снимки - Василий Иванович, молодой и взъерошенный, держит на коленях совсем еще бессмысленного Борьку, это перед войной, в Токсове на даче - и большие групповые фотографии - выпуск Промакадемии, вон, Василий Иванович с краю, как обычно, самый высокий, лицо серьезное, губы плотно сжаты. А вот здесь он вдвоем с матерью, где-то, видно, на юге, рядом - пальма, мать в белом платье, а отец - в темном костюме и рубашке-апаш. Много было снимков времен войны, на одном из них Василий Иванович почему-то в генеральской папахе, дает интервью молоденькому корреспонденту, корреспондент старательно пишет в блокноте, а у директора лицо набрякшее и злое. Последние годы Ехалов снимался редко, вот этот портрет, который так поразил Ваську, - дед в парадном костюме, весь в орденах, сделан за год до пенсии, а потом всего три или четыре фотографии, Борис снимал, - отец в саду с Альфой. Солнце в тот день светило яркое, старик на себя не похож, весь сморщился и глаза прищурил.

– Там есть еще снимки похорон, - сказал Борис, - с завода привезли.

Иван эти снимки смотреть не стал, закрыл альбом и пошел на крыльцо встречать Галкина, - увидел в окно, как тот открывает калитку.

Матвей Ильич сегодня выглядел торжественно, в синем костюме с галстуком, в руках большая кожаная папка. Когда все расселись вокруг стола, он бережно раскрыл папку и произнес:

– Завещание составлено и оформлено по всем правилам.

...Это значит, и нотариус когда-то успел здесь побывать, а Иван и не знал ничего.

Читал Галкин медленно и бесстрастно, не поднимая глаз от листа. По завещанию гражданина Ехалова В.И. определялось, что его сбережения в размере двух тысяч ста двадцати рублей, хранящиеся на срочном вкладе, переходят сыну Борису Васильевичу. Ему же отец оставлял и все свое имущество, которое находилось в городской квартире, как-то: книги, мебель, посуду, два ковра и проч.

Младшему сыну Ехалов завещал сберкнижку, где лежало триста рублей, и, главное, свой труд - воспоминания о прожитых годах, который просил закончить по его записям, две черные клеенчатые тетради прилагаются ("Хранятся на верхней полке книжного шкафа", - пояснил Галкин). Все доходы от опубликования мемуаров В.И.Ехалова также поступали в распоряжение Ивана.

Дочитав до этого места, Галкин откашлялся и попросил воды. Наталья побежала на кухню, принесла налитую чашку и сказала:

– Эти две тысячи мы, конечно, разделим на всех. Нас трое, Ваня четвертый, пятьсот рублей - его. Как хотите, иначе я не согласна.

Иван пожал плечами. Борис посмотрел на жену одобрительно, а Галкин приступил к чтению второй части документа.

Вторая часть была короткой и сводилась к тому, что свою недвижимую собственность, то есть дачу со всей обстановкой и постройки на приусадебном участке, завещатель передает государству и просит, если это возможно, использовать под детский дом.

Галкин закрыл папку, и наступило молчание.

Борис и Наталья смотрели на Ивана, который внимательно глядел в окно. За окном на ветке сидела большая ворона, держа в клюве осколок яичной скорлупы.

– Наследники имеют право предъявить иск о признании завещания недействительным, - сказал Галкин, - считаю долгом пояснить, что по некоторым пунктам лично я выражал сомнения покойному Василию Ивановичу, но он настоял, у него, видимо, были какие-то свои соображения.

– Соображения?!
– крикнула Наталья.
– А Ваня как же?

Иван знал, какие соображения могли быть у отца, знал и молчал, сказать тут было нечего.

– Ивану Васильевичу придется, очевидно, переселиться в городскую квартиру. По месту, так сказать, прописки, - и Галкин посмотрел на Бориса. Наталья тоже смотрела на мужа, но тот молчал, царапая спичкой по скатерти.

Ворона за окном выплюнула скорлупу и принялась лениво чистить перья, грязные плети глупого тропического растения мотались по ветру, как патлы, а у Ивана лицо было точно деревянное, ничего на нем не прочтешь, ничего не поймешь! Что это за человек такой, на все ему наплевать - и на себя, и на других, пол под ним провалится, а он так и будет сидеть с тупым и оцепенелым видом.

Альфа, лежавшая около Ивана, встала, прошлась по комнате, зевнула, снова грохнулась на пол - и хоть бы что ей.

– Что будем делать?
– сказал Борис, взглянув на брата.
– Иван! Ты слышишь? Надо же решать в конце концов!

Иван прекратил наконец изучать идиотскую ворону.

– Как то есть "что делать"? Там, - он кивнул на папку, - все, по-моему, написано.

– Перестань валять дурака, - тихо сказал Борис Васильевич и встал.
– Я не знаю, - он смотрел теперь на Галкина, - в каком состоянии отец писал этот... манускрипт, знаю только одно, что, лишив Ивана дома, сделав эту несправедливость, он вынуждает его жить в городе. А при его легких...