Дорога

Олди Генри Лайон

– Не везет мне в смерти,

Повезет в любви!..

Потом пластинку в приемнике, очевидно, заело, голос монотонно зациклился на одной-единственной фразе - и тот, что в моей голове, тот, который Не Я, мучительно вслушивался в бесконечный круговорот сумасшедшего проигрывателя.

Не везет мне в смерти... щелчок... не везет мне в смерти... щелчок... не везет мне в смерти... не везет... мне... смерти... не везет...

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ. АРСЕН

...Наконец-то Ниночка пришла в себя! Слава богу, а то на Андрюше лица не было... Я было заикнулся, чтоб за руль

сесть, но он коротко глянул на меня, и этого хватило. Словно из сузившихся бойниц на меня прищурился кто-то, бесконечно старый и бесконечно уставший... Да и машину он вел так, как никогда - легко и страшно. Я успокоил Тальку и занялся Ниной, успев подумать, что чертов Отросток явно вознамерился угробить нас всерьез.

Нина все пыталась выговориться, и я не мешал ей, хотя помнила она немногое, а воспоминания о каталепсии в траншее сразу вызывали у нее истерику...

Потом я увидел, как впереди заклубился уже знакомый туман, быстро сгущаясь, и над асфальтом явственно проступил купол верхней части Атмосферного Черепа. Он медленно выползал из-под земли, словно костяной сюрреалистический росток; асфальт трескался, вспучивался, расступался в стороны, выпуская все новые сантиметры, дециметры, метры Черепа.

Андрей остановился. Череп так и не вылез целиком. На этот раз он выглядел более правильным, только зубы казались длиннее обычных, а на темени был укреплен транспарант.

"Аll the world is a stage, all the people are players. But you can improvise..." ["Весь мир - это сцена, все люди - актеры. Но вы можете импровизировать..." (англ.)] - гласил он.

Дав нам вволю налюбоваться надписью, Череп лениво перешел в атмосферное состояние. Дыра в дороге затянулась без последствий.

– А почему дядя Череп молчал?
– робко поинтересовался Талька.

– Стыдно ему...
– буркнул Андрей.
– Он Шекспира переврал.

У меня было на этот счет иное мнение.

– Стыдно - это верно... Правило он свое нарушил. Подсказывать начал. И более откровенно, чем раньше... Тебе не кажется, Андрюша, что мы играем отведенные нам роли в гигантском театре абсурда? Причем...

– Причем, - хмуро продолжил Андрей, - наша роль - главная, что меня отнюдь не радует. Я не гонюсь за славой...

– Я тоже. Да и все, кто попадался нам на пути, очень уж смахивают на статистов. А мы играем, и, по-видимому, играем в нужном направлении. И если нам не удастся поломать предложенный рисунок роли, то я просто не знаю...

– И я не знаю, - сказал вдруг Андрей, поворачиваясь ко мне.
– Что-то ворочается в моем мозгу, некое смутное знание, но когда я пытаюсь ухватить его мелькнувший и ускользающий хвост - оно уходит. Кто-то продирается сквозь меня, он неслышно кричит из последних сил, но я не слышу его - хотя кричит он что-то важное, нужное... И для меня, и для тебя, Арсен, и для Нины с Виталькой, и для всех - а, может быть, для всех в самом широком смысле...

– Кто кричит?
– спросил я.

– Никто не кричит, - неожиданно сказал Андрей.
– Ты о чем?

– О тебе, - немного обиделся я.
– Ты же сам сейчас сказал, что кто-то кричит...

– Я сказал?!
– изумился Андрей.
– Я молчал...

– Молчал, - тихо подтвердила Нина.

Талька только молча кивнул.

КОНЕЦ КОРОВЫ БАБКИ САЛТЫЧИХИ. АНДРЕЙ

...Казалось, сегодняшнему дню не будет конца. Часы у нас всех стояли, время остановилось вместе с часами, и сутки длились, по крайней мере, неделю. Тени удлинялись, перечеркивая серое полотно дороги, и предзакатный багрянец полыхал в окнах домов очередного поселка, или города, или как оно там называлось...

Центральная улица была вся изрыта свежими окопами с высокими брустверами (насколько я успел заметить, в этом Отростке постоянно и много копали, причем в самых неподходящих местах), вокруг сновали озабоченные солдаты, устанавливая проволочные заграждения вокруг пулеметных гнезд...

Я остановился у первого окопа и, высунувшись в окно, стал осматриваться в поисках объездного пути. Совсем рядом, на вывороченном из земли бетонном блоке, сидел и курил скучающий лейтенант. Один погон его кителя был оторван и свисал вниз.

– Что это у вас?
– заинтересованно спросил его Арсен.
– Война, что ли? Или учения?..

– Мучения, - вяло отмахнулся лейтенант.
– Тигр из зоопарка сбежал.

– А окопы зачем роете?

– Приказ.

Возразить было нечего.

– И давно он сбежал?
– осведомился я.

– Кто?

– Ну, тигра ваша...

– А-а... Недавно. Месяцев семь назад. Или восемь.

– Так почему тревогу только сейчас подняли?

– И ничего не сейчас, - обиделся лейтенант.
– Когда надо, тогда и подняли. Мы тут уже в девятый раз окопы роем. Как увидит кто зверя - так и окапываемся. Заново. А потом засыпаем, чтоб движению не мешало.

Собственно, сам лейтенант окопов не рыл, он сидел, курил и уверенно говорил - "мы"...

– Скажите, товарищ военный, - встревоженно выглянула в окно Нина, - а жертвы за это время были?

– Были, - хмуро сообщил лейтенант.
– У бабки Салтычихи корову задрал. Мы стрельбу открыли, а он смылся. А к утру только полкоровы осталось, да и в той - пятнадцать пулевых ранений. Остальное то ли хищник отожрал, то ли народ по хатам растащил...

– Тогда почему паника?
– изумилась Нина.

– Никакой паники, - строго сказал лейтенант.
– Все согласно приказу. Охрана мирного зверя и ловля дикого населения. То есть наоборот. И меры защиты. Вот и окапываемся.

– А объехать ваши противотигровые надолбы можно?
– усмехнулся Арсен.

– Можно. В переулок, там направо, два квартала проедете и снова направо. Понятно?

– Так точно, товарищ бригаденфюрер!
– невпопад заявил Виталька.

Лейтенант покосился на него, но промолчал.

Мы последовали совету лейтенанта и свернули в переулок. Во время первого предписанного властью правого поворота из подворотни вылетела целая ватага вопящих мальчишек всех возрастов, едва не угодив под колеса. Орали они что-то неразборчивое, но явно связанное с тигром.