Дорогами Чингисхана

Северин Тим

Дальше к западу стоял североиранский город Нишапур. Казалось, грозные события лета 1220 года его миновали, и горожане отделались легким испугом, снабдив продовольствием монгольский летучий отряд. Но к осени настроения в городе изменились, и когда появился очередной отряд монголов, ему было оказано сопротивление. В бою погиб командир отряда по имени Тогачар, родственник Чингисхана, и месть была ужасной. Когда Нишапур наконец сдался, в нем были убиты все живые существа, включая кошек и собак. Вдова Тогачара лично принимала участие в резне и раскладывала отрубленные головы по полу и возрасту. Затем были разрушены стены и здания Нишапура, и последовал приказ разрушить все начисто и распахать землю, на которой стоял город.

Массовые казни за жизнь Чингисида показывали, какой ореол благоговения окружал самого Чингисхана. Хотя монголы по-прежнему поклонялись небесному богу Тенгри, Великий Хан тоже приобрел божественный статус. Он считался непогрешимым и святым. Может быть, такое поклонение и побудило

его пригласить Чан Чуня. Осенью 1222 года, когда даосский мудрец наконец добрался до ханского лагеря в горах, на севере Афганистана, оказалось, что он проделал такой путь, чтобы ответить Чингисхану на вопрос, известно ли ему лекарство, дающее вечную жизнь. С достойной восхищения честностью Чан Чунь ответил, что известны способы продлить жизнь, но нет лекарства, дающего бессмертие. Услышав такой ответ, Чингисхан вовсе не расстроился, а взглянул на старика добродушно. К услугам мудреца предоставили отдельный шатер, чтобы он мог жить при лагере. Чингисхан даже три раза приходил послушать его наставления о принципах даосизма. Еще он обратил внимание на то, что старик придерживается вегетарианской диеты, и по посылал ему ему фрукты и овощи. Наконец он выделил новый эскорт и распорядился, чтобы Чан Чуня проводили до самого Китая. На обратном пути, писал Ли Чжи-Чан, старец сохранял невозмутимое спокойствие и пил только рисовый отвар, когда переходили пустыню Внутренней Монголии. Из этого восторженного повествования неясно, что думал мудрец о Великом Монголе, но на Чингисхана он произвел благоприятное впечатление, поскольку вскоре последовал указ, освобождавший даосов от уплаты налогов, а в императорском парке в Пекине выделили место для Чан Чуня, чтобы он мог открыть там монастырь.

У Чингисхана имелась насущная необходимость заботиться о престиже «Золотого семейства». Необыкновенный успех вторжения в Хорезмское государство выходил за рамки простой удачи энергичного правителя. Под монгольским владычеством оказались Монголия, северный и центральный Китай и все бывшие земли Мухаммед-шаха. Монголы повелевали половиной северной Азии, и росту их империи не было видно пределов. Чингисхан не мог находиться повсюду и самолично руководить военными действиями, поэтому продолжать быструю экспансию он мог, только распространяя мистический ореол на своих сыновей. Он понимал, что статридцатитысячной монгольской армии недостаточно, чтобы держать под контролем эти земли. К ним то и дело примыкали новые города, а то и целые области, и никаких войск не хватало, чтобы даже объехать все территории. Одним из путей решения этой проблемы была политика быстрых побед и массовых избиений. Противники обмирали от страха при мысли о сражении с монголами. Гарнизоны, сдавшиеся в плен, значительно превосходили числом монгольских палачей, но они покорно подставляли головы под удар.

И все-таки монгольской военной машине недоставало живой силы. Начиная нападение на Хорезмское государство, Чингисхан был вынужден разбавлять свое войско немонгольскими союзниками из тюркоязычных племен, враждебных Мухаммеду. Теперь, когда империя ширилась, он позволял сыновьям набирать все больше и больше чужеземцев. Прошла пора, когда монголы убивали тюркских перебежчиков. Теперь тюрков стали приглашать в монгольскую армию. В конце концов, тюрки вели свое происхождение из тех же монгольских степей и гор, что и Чингисхан. Даже те из них, кто принял ислам, сохранили многие племенные обычаи. Ядром войска все еще оставалась монгольская конница, особенно когда требовался стремительный натиск. Но осадные бригады составляли китайцы, а большую часть конницы — тюрки. Армия Чингисхана становилась многонациональной. Фактически, без помощи тюркских племен, вставших под девятихвостое знамя, монголы не смогли бы долго удерживать свои завоевания.

Глава 13. Охота с орлами

И сегодня в Монголии проживает довольно значительное по численности тюркоязычное этническое меньшинство. 90 000 казахов живут в горах и западной части Баян-Улгийского аймака. Карпини и Рубрук описывали обычаи как монголов, так и тюрков, оба путешественника нередко вставляли в свои записки тюркские слова, услышанные от подданных Чингисхана. Возможно, из-за своей изолированности баян-улгийские казахи сохранили многие древние традиции, и мне хотелось встретиться с ними. Однако была одна сложность. Баян-Улгийский аймак лежал у самой границы Советского Союза и считался зоной политической напряженности. По другую сторону Алтайских гор находилась гигантская советская республика Казахстан, ее жители по расовым и языковым признакам были идентичны монгольским казахам. Правительства СССР и Монголии боялись, что однажды казахи пожелают политического воссоединения, поэтому монгольские власти опасались оставлять без присмотра путешественника-иностранца вблизи государственной границы. Я переживал, что нас могут не пустить туда, и на пути в Улан-Батор поделился своими опасениями с Доком. Мы решили взять инициативу на себя. До сих пор все чиновники Улан-Батора были столь предупредительны и так горели желанием помочь мне в изучении монгольских традиций, что я решил и в дальнейшем рассчитывать на взаимопонимание с властями. Поэтому Док просто купил три билета на 52-местный турбовинтовой самолет

советского производства, который каждый день летал в центр аймака Баян-Улгий, Красивый (или Богатый) Улгий. У нас не было специального разрешения от властей, не было ни предварительной договоренности, ни контактов в этих местах. Мы просто доверились случаю и решили посмотреть, что получится, если мы появимся среди казахов не представленными официально. В том, чтобы попасть туда без сопровождения конного отряда, было свое преимущество — между монголами и казахами царило взаимное недоверие. Последних часто рассматривали как потенциальных перебежчиков. Кроме того, монголы боялись, что казахи отделят Баян-Улгий от страны, и не любили работать с ними вместе. Казахи имели репутацию неутомимых и старательных тружеников, которые, если добирались до какой-то работы, стремились занять лучшие места. В свою очередь, казахи считали, что монголы их притесняют, не допуская в состав правительства. Даже добродушный Байяр делал мину, говоря о казахах, а Делгер, слышавший, что они едят конину, считал, что если им дать хоть полшанса, они тут же сожрут монгольских лошадок.

Второго августа Док, Пол и я на протяжении четырех часов летели от Улан-Батора строго на запад, поглядывая сверху на те места, которые мы проехали верхом. Залитые водой равнины вблизи столицы уступили место горному ландшафту Хангая, затем горы незаметно сменились степями и наконец пустыней Гоби — мрачной местностью, изрезанной низкими горами и пересохшими руслами рек. Озеро возникло совсем неожиданно. С высоты 20 000 футов оно казалось желто-коричневым, каким на картах обычно обозначают незаселенные низменные полупустыни. Не было видно никаких поселений, кроме одинокого гыра на 30–40 миль. Изредка попадалась гора или долина с легким зеленым налетом, означающим скудную растительность. В таких местах гыры стояли рядком, по восемь-девять, теснясь у самого обрыва.

Столица Баян-Улгийского аймака оказалась довольно растянутым в размерах городком, стоявшем в пыли на камнях. Двадцать тысяч жителей, немного красот — обычная утилитарная архитектура, представленная четырехэтажными жилыми домами и правительственными зданиями. Здесь тоже имелись пригороды из палаток с деревянными палисадниками. С востока и юга город сжимали дикие Алтайские горы. Обычно название города просто сокращают до «Улгий», и, сказать по правде, ничего «красивого» или «плодородного» там нет. Как не было и людей на его улицах, когда мы прибыли хмурым, пасмурным днем. Девяносто процентов населения разъехались провести лучшую часть короткого лета в окрестные горы, покинув безликие городские бульвары. Они вернутся к середине августа.

Первым транспортом, который нам встретился, был джип с советскими номерами, всего пару часов назад пересекший границу, из Горно-Алтайского края. Если водитель и пассажиры надеялись походить по заграничным магазинам, их ждало разочарование. В немногих имевшихся в городе магазинах почти не было товаров. В первом, куда мы зашли, имелась всего дюжина наименований, в том числе дешевые расчески, китайские пластиковые куклы и почему-то десяток старомодных фотоувеличителей, выставленных пыльной шеренгой. Соседний бакалейный магазин предлагал водянистое клубничное варенье, бесчисленные бутылки зеленовато-желтого лимонада и лоток, на четверть заполненный черствыми буханками хлеба. Мы собирались запастись продуктами для себя и подарками для казахов, поэтому купили пачку китайского чая в разноцветной обертке, пачку кускового сахара и карамелек. В кассе не было мелочи, поэтому на сдачу нам из другого деревянного лотка набрали чернослива и сушеных яблок. Сухофрукты поставляются из-за границы, из самого Казахстана. Мы поглядели на невыразительное клубничное варенье и с презрением его отвергли, хотя три дня назад нам сошло бы любое варенье, так хотелось есть.

Чтобы взять напрокат джип, понадобилось три дня терпеливо вести переговоры с городской администрацией. Как и повсюду в Монголии, машин здесь крайне мало, большая их часть принадлежит правительственным организациям, и без того не богатым. Столичные чиновники смотрели на эту провинцию как на край света, и средства ей выделялись самые скудные. Зато, оказывается, Улан-Батор не вмешивается в большую часть дел Баян-Улгия, предоставляя казахам некоторую самостоятельность. Поэтому казахи очень гордятся тем, что хранят свои обычаи и язык. Есть здесь и газеты на казахском языке, и казахская радиостанция, строится даже казахский театр, а маленький, но претенциозный музей восхваляет казахские достижения. Даже городская гостиница «Кош келдиниз» («Добро пожаловать») носит казахское название, крупно написанное над входными дверями.

Нам очень повезло — Док встретил старого друга-казаха, с которым познакомился в Москве, когда они оба работали в Совете экономической взаимопомощи, экономической организации стран Восточного блока. Даже в путанице отношений восточных стран кто бы мог предположить, что казахский инженер и монгольский кардиолог будут приглашены в Москву, в службу разработки международных экономических программ — работу, для которой у них не было ни квалификации, ни желания? Зато, благодаря этому случаю, они подружились. Так в Улгие появился человек, который мог замолвить за нас словечко, и на четвертый день мы выехали из города на джипе, собранном из запчастей, и направились к Алтайским горам.