Дорогая пропажа
Шрифт:
Попутчики зашевелились. «Пора одеваться», – она отвернулась от окна. В проеме открытой двери стали появляться, продвигаясь к тамбуру, люди с сумками и чемоданами на колесиках. Устремились к выходу и ее соседи по купе.
Наташа осталась одна. Она тоже уже была одета, но выйти опоздала – в коридоре вагона выстроилась очередь. А потому сидела и ждала.
– Товарищи… господа, дайте пройти. Что ж вы так торопитесь? Это же конечная – все успеют выйти, – послышался дежурно возмущенный голос проводницы, видимо, пытавшейся протиснуться в тамбур.
За окном ярко вспыхнул и поплыл перрон со стоявшими тут и там и бежавшими куда-то людьми. Заскрипели железом тормоза, и поезд, напрягаясь всей своей огромной массой, остановился.
Еще некоторое время пассажиры стояли, переминаясь с ноги на ногу, и, наконец, пошли. Парень, оказавшийся в дверях, с которым Наташа встретилась взглядом, приветливо улыбнулся, рукой предложив ей влиться в поток выходивших.
Уже перед самой платформой она попыталась высмотреть в толпе встречающих Славу. Заметила, когда тот помахал ей рукой.
– Я здесь! – он засветился улыбкой, увидев ее, и стал протискиваться к вагону между плотно стоявшими людьми. И как раз успел. Подхватил чемодан и сумку, умудрившись при этом чмокнуть ее в щеку.
– Ну, привет. С наступающим тебя.
– И тебя, – Наташа засмеялась, оценив его жест.
Пока выбирались из толчеи и шли через подземный переход, Слава одолевал Наташу вопросами, одновременно успевая отвечать на встречные, вставлять реплики по поводу предстоящего празднования. И только одной темы ни один, ни другой не коснулись. Но она стала молчаливо присутствовать в паузах, когда вопросы поредели.
Уже у машины, укладывая в багажник чемодан, Слава не выдержал.
– Наташ… – посмотрел ей в глаза.
– … – она вся внутренне напряглась. Опустила ресницы, прекрасно осознавая, что речь пойдет «об этом». Даже щеки загорелись, выдавая прозорливость. В образовавшейся паузе «это» уже не просило – требовало обретения формы.
– Ты ни разу не спросила о Пашке, – он улыбнулся, сглаживая ситуацию, – Тебе совсем не интересно – будет ли он с нами?
Наташа подняла ресницы. Увидела его улыбку. Улыбнулась виновато в ответ, как будто ее за чем-то застукали.
– Да ну тебя, Славик… Отстань. Ты же сам все знаешь.
Двигатель еще не успел остыть. Мороза, считай, нет. Градуса три-четыре от силы. Просто влажность большая, потому и прохладно. Слава включил обогрев салона на полную, и сразу стало тепло.
Машина тронулась.
Наташа исподволь отмечала разницу, глядя на влажный от соли афальт улиц и проспектов, на машины в серых разводах, на черные ветви деревьев. По сравнению с той – настоящей зимой, эта больше напоминала какой-то пасмурный начала весны вечер, но никак не тридцать первое декабря. Она уже отвыкла от таких зим. Когда уезжала, мороз стоял под сорок. Все белым бело. Красота. Провода и деревья в инее. Ни ветерка, ни влажности в воздухе. Просто сказка. А здесь? Хоть и не сильный, но пронизывающий насквозь ветер. Потому что влажность чуть ли не сто процентов. А еще эта влага под ногами – от химреагентов. Из машины выходить не хочется. «Хорошо, что хоть сапоги с собой взяла».
Слава что-то мурлыкал себе под нос, не докучая больше своими светскими и совсем не светскими вопросами, видимо, конкретно отреагировав на Наташино «отстань».
– Ну, говори, что хотел, – она посмотрела на него и улыбнулась загадочно.
– Не понял… – Слава оторвался от своих мыслей. Посмотрел на нее удивленно, не сразу сообразив, чего от него хотят, – А-а, ты об этом? Да с нами, – заулыбался, – Конечно.
Это прозвучало так, как будто все недосказанное существовало само по себе, словно между ними установилась телепатическая связь. А язык – так – для разнообразия.
Они еще перебросились парой уточняющих фраз, и опять каждый ушел в себя.
Приветливые огни бульваров и проспектов. Огромные ели на площадях, светившиеся всеми цветами радуги. Вспыхивавшая и гаснувшая иллюминация в богатых из дорогого стекла витринах магазинов. Все это вызвало у Наташи восторг, сосредоточившийся в середине груди. И она забыла о ситуации, освободившей почему-то внутреннее неудобство, как будто душа перенеслась в бескомпромиссную юность. Забыла о Паше. О том, куда и зачем едет. Сидела, очарованная вечерним в преддверии праздника городом. Его новыми, взметнувшимися ввысь на бывших пустырях зеркальными зданиями, отражавшими линии деревьев в паутине синих миниатюрных лампочек с обеих сторон улицы.
Наконец, они свернули в один из широких проемов между зданиями, и не останавливаясь, а только притормозив перед шлагбаумом, взметнувшимся вверх, въехали в просторный, с огромной стоянкой двор и припарковались у одного из красиво оформленных подъездов.
– Ну, вот мы и приехали, – Слава заглушил двигатель. – Сейчас увидишь наше новое жилье.
В интонации прозвучали специфические нотки. Они как будто уточняли то, что было недосказано. Они словно говорили: «Сейчас ты увидишь, как я забочусь о твоей сестре, как ей хорошо со мной». Наташино подсознание так это и прочитало. Она поняла – надо что-то сказать хорошее ему, по-человечески теплое. Иначе этого «чего-то» будет не хватать в будущем в цепочке событий их общения. В сердце появилась нежность к этому умному и хорошему человеку, не лишенному, как и все, простой человеческой слабости, которую он, как мог, пытался скрыть, но которая проступила между строк. «Возможно, он уже и сам пожалел, об этом», – Наташа внимательно посмотрела ему в глаза.
– Слав… я так рада, что у вас все складывается. И я горжусь, что у моей сестры такой муж.
Это прозвучало искренне, без фальши, и Слава принял ее слова с благодарностью, не смотря на то, что сам напросился на похвалу.
– Да ладно тебе, Наташка, дифирамбы петь.
– Слава, ты же меня знаешь. Я либо говорю правду, либо молчу.
– О да, знаю. И ценю это в тебе больше всего.
– Ну вот, – улыбнулась Наташа, – я уже и некрасивая.
– Ну, Наташка… Ну не можешь ты без своих подковырок, – засмеялся Слава, – Что уже опять не так сказал?
– Когда женщине говорят, что ее ценят за что-то больше, чем за то, что она женщина, нужно делать выводы, – засмеялась она в ответ.
– Да-а, нельзя быть женщине такой умной. Все. Хватит меня смущать. Выходим. А то Поля там уже заждалась.
7.
Квартира у Ковальских огромная по меркам клетушек восьмидесятых, да и начала девяностых годов. Пять больших комнат, одна из которых почти сорок квадратов, с эркером, сегодня будет центром их праздничной вселенной. Как-никак событие грандиозное: смена тысячелетий. По сравнению с этим о смене веков даже и не думается всерьез. Полина постаралась на славу. И сейчас, глядя на то, как реализовал ее задумку дизайнер из «Декорастиль», осталась довольна. Когда общалась с ним, представить себе не могла, насколько ее идею смогут трансформировать профессионалы, не убив саму идею. Она разглядывала украшения, продлевая приятное ощущение довольства собой. Центральный шар, с мелкими зеркалами и что-то еще, не схваченное мыслью, смутными ощущениями в сердце объединили прошлое и настоящее. «Что это?» – Полина подошла к большой вазе с фруктами. Машинально прикоснулась к мандарину. Словно погладила его. Усмехнулась, догадавшись о причине, очаровавшей память. И этот неповторимый аромат, и зеркальный шар, и ожидание сестры – все сегодня взывало к воспоминаниям – ярким и чувственным. В сознании возникали эпизоды, удивляя тем, как могла забыть о таком. Вспомнились куклы – с золотистыми волосами, подаренные родителями в какой-то из Новых годов. Совершенно одинаковые. Только одна оказалась в синем платье и с синим бантом. Другая – в розовом, и, соответственно, с розовым. Почему-то эта другая понравилась обеим. Появилось тепло в груди, заставив улыбнуться. Словно не своей собственной наивности, а просто наивности двух маленьких девочек, на которых смотрела со стороны.