Дороги богов
Шрифт:
Берег был действительно чужим, в чем все смогли убедиться очень скоро. Тополь не сомневался, что ночью стая прошла через открытые для нее богами Врата, и не удивился, когда, наткнувшись на местных жителей, узнал от них, что выбрались они в устье реки Невы, за три версты от того места, где она впадает в Варяжское море.
Здесь много лет назад выходцы из приладожских земель, словене, основали поселение, где жили бок о бок с местными племенами — корелой, весью и чудинами, изредка забредавшими в эти края. Мимо безымянного поселка летом сновали туда-сюда торговые и боевые лодьи — то купцы из разных стран плыли в Ладогу на торг, то ладожане рисковали сами отправляться в Бирку и Аркону, то наведывались далеко не с мирными
И так уж получилось, что эти последние явились очень скоро.
Оказавшись неожиданно вне Мира богов, Тополь еще не решил, что ему делать, — идти в Гардарику отчаянно не хотелось, а до берегов Лабы, где когда-то он повстречал Ворона, дороги были далеки и небезопасны. Однажды днем явились незваные гости. Увидев с берега подходящие драккар и две шнеки, Тополь почувствовал, как бешено забилось сердце, а где-то в животе родился давно забытый страх.
Пришельцы были вовсе не свеями, урманами и даже не ютами — на берег торопливо сходили славяне-бодричи, в предводителе которых он неожиданно узнал Рюрика Сокола, своего давнего врага-знакомца.
Бодричи уходили из Нового Города, откуда их выгнали восставшие горожане во главе с новым новогородским князем Вадимом Храбрым. Уходили озлобленные, пылающие местью. Поселок словен в невском устье казался незащищенным и открытым грабежу, но едва Рюрик и его дружина бросились вперед, навстречу им из леса ринулись лесовики.
Оголодавшая, уставшая, живущая который год с оглядкой стая так огрызнулась на незваных гостей, что Рюрик, хоть и было под его началом чуть не вдвое больше людей, отступил перед нежданными защитниками словен-поселенцев. Бодричи ушли, а к стану лесовиков на другой день явились старейшины поселка и попросили-разрешили пришельцам срубить рядом с ними град. И даже сами, не давая вожаку раскрыть рта, назвали дань, которую поселок обязался платить за оборону от викингов.
Тополю ничего не оставалось, как согласиться. Он был почему-то уверен, что Рюрик еще вернется.
И оказался прав. Горячий нравом сын князя Годослава действительно появился в этих местах не для того, чтобы остаток дней своих вспоминать о новой родине, которую он имел, да потерял. Не ведая за собой вины, он ушел в Поморье за родичами отца, убежденный, что они пойдут за ним, да не одни, а с родами и дружинами. И три года спустя уже не три — более трех десятков драккаров и шнек вошло в Неву.
Но теперь на ее высоком берегу уже стояла новенькая деревянная крепость, к которой понемногу перетеснялись избушки поселян. Ничего не стоило отомстить за давнее поражение, но Рюрик спешился и ограничился коротким наскоком — показал, кто здесь теперь хозяин, и отстал. А может, был твердо уверен, что маленькой крепостце нечего тягаться с его воинством и опасности она представлять не будет.
С тех пор оставленная в покое стая так и жила на одном месте. С помощью и советом местных поселян срубили дома, отрыли, по обычаю лесовиков, землянки и зажили спокойно. Молодые холостые парни из окрестных поселков скоро проведали про городец-заставу и немало удивили Ворона, явившись чуть ли не в первую зиму проситься в дружину. Вслед за ними потянулись и семейные — люди старались селиться ближе к крепости-защитнице. Изредка добегали даже ладожане и новогородцы, не примирившиеся с властью бодрича Рюрика. От них, пусть и с запозданием, узнавали новости — о сражении Рюрика с Вадимом в Новогороде и страшной прилюдной казни князя, о появлении у Рюрика наперстника и советника из западных булгар, некоего Вокила-Вольги, который все ладил оженить Рюрика на своей сестре Ефанде и наконец добился своего, о рождении у нового новогородского князя сына, прозванного на варяжский манер Ингварем. Наведывались и сами бодричи — но не с войной, а за данью и выражением послушания. Тополь принял гостей с честью, но платить дань отказался, не побоявшись ни растущей силы бодричей, ни прямых угроз.
Но дружина понемногу росла и за двенадцать лет увеличилась вдвое. Не считая отроков, за вожаком теперь шло почти восемь десятков воинов. Половину из них составляли лесовики, остальные — словене, корелы и даже весь. Словенином был и Всемил, уже скоро год как женатый на Лане, дочери вожака. После исчезновения Ворона Тополь очень не хотел расставаться с последней памятью об исчезнувшей жене, но дочь влюбилась, и он не стал ей мешать. Но со дня ее свадьбы в его душе словно что-то надломилось — оставшись совсем один, он замкнулся в себе, и казалось, более ничто не сможет пробить броню, в которую он заковал свою душу…
И вот что-то переменилось. Покой оказался нарушен раз и навсегда. Забыв о сне, откинувшись на скобленую стену, Тополь до рези в глазах вглядывался в висящий на стене меч. Что произошло? Что случится? Неужели боги вспомнили о нем?
Обычно они никогда не объявляют о своих намерениях прямо — чаще всего посылают гонца или знамение. Умеющий читать знаки богов с первого раза понимает, что они хотят. Для непонятливых и требуются гонцы… Но кто гонец? Наверняка кто-то из новоприбывших отроков — ведь до их появления все было спокойно! И кто тогда?.. Стойко Медвежонок или…
Словно подброшенный, Тополь поднялся и, ступая бесшумно, как настоящий волк, выбрался из ложницы.
В длинном доме царили уже мрак и тишина. Только кое-где слышалось сонное дыхание спящих, кто-то ворочался с боку на бок или похрапывал. Волки стаи спали вповалку на полатях и лавках вдоль стен. Не потревожив никого, Тополь прокрался мимо и вышел к клетям, где спали отроки. Совсем недавно в одной из них с подружкой жила и его дочка Лана. Девушки вышли замуж в один день, и клеть опустела. Теперь там спали дети — молодые лесовики десяти — двенадцати лет. По сохранившемуся в славянских землях обычаю мальчишки с этого возраста становились воинами и проходили обучение воинской науке вместе с пришлыми отроками. От Диких Лесов пошло и обыкновение называть их щенками, отличая от словенских, весских и корельских мальчишек.
Между двумя клетями был оставлен узкий проход, из которого открывались выходы в сени. Но не успел Тополь занести ногу через порог, как скорее кожей, чем слухом почуял в сонной тишине дома странные звуки.
От них давно отвыкли здесь, где слабость духа не прощалась даже женщине, не то что мужчине и воину. Но Тополь все равно узнал их с первого раза — тишину нарушал сдавленный плач.
Глаза давно привыкли к темноте, и вожак, сделав шаг, увидел Волчонка. Недоносок, скорчившись, сидел на полу у двери и, обхватив колени руками, отчаянно рыдал, зажимая себе рот кулаком, чтобы не разреветься в голос и не привлечь чужого внимания. Он был так поглощен своим тайным горем, что не заметил, как подошел вожак.
Наклонившись, Тополь потряс Волчонка за плечо.
— Чего тут сидишь? Выгнали? — кивком указал на дверь в клеть отроков.
Спрятав лицо в коленках, Волчонок лишь потряс головой.
— Тогда чего не спишь?.. Говорить не хочешь? — Получив еще один молчаливый отказ, вожак силой поднял Недоноска на ноги. — Пошли-ка со мной!
Мальчишка попробовал было упираться, но Тополь просто обхватил его за плечи, и, побежденный силой, он последовал за вожаком.
Вернувшись в ложницу, Тополь сел на лавку, притянув к себе заупрямившегося Волчонка. Парнишка еще всхлипывал, утирая кулаком щеки, но глаза его уже высыхали — в них теплился незнакомый вожаку огонек.