Дороги и сны
Шрифт:
– Успокойся, здесь тебе ничто не грозит. – Кантор потянул руку за сумкой и все же произнес вслух единственную версию, которая пришла ему на ум: – Неужели твой этот недоумок решил, что мало получил?
Настя горестно мотнула головой:
– Нет… он не появлялся… Все еще хуже…
– Успокойся. Давай сюда куртку. Разувайся. Проходи на кухню. Сейчас выпьешь чаю, расслабишься и все мне расскажешь. Я бы предложил тебе выпить, но нету. Могу сбегать, если хочешь…
– Нет! – почти выкрикнула перепуганная девушка. – Не
– Хорошо-хорошо, никуда не уйду, только не трясись ты так.
Кантор подхватил чемоданчик и сумку и торопливо направился в комнату, пока Настя не обратила внимание на выражение его лица. Не было уверенности, что оно осталось неизменным, когда сволочные голоса вздумали высказаться.
«Ты там смотри, – мрачно съязвил второй, – а то у тебя утешение перепуганных девиц сам помнишь чем заканчивается».
«Что б ты понимал! – немедленно отозвался первый. – Как раз то, что им обоим нужно! Ты того… не зевай! Сам знаешь, лучшее лекарство от потерь – новые приобретения…»
Кантор мысленно высказал, где и в каком виде он видал подобные способы утешения, и потребовал заткнуться.
«Странно, – хором подивились оба голоса, – после хинской истории ты именно так и утешался…»
«Это был не я, – огрызнулся Кантор, – а ты. Нечего тут…»
«А меня тогда вообще не было!» – возмущенно вставил второй.
«Вы мне мешаете! Сколько раз говорить – общайтесь так, чтобы я вас не слышал! Особенно когда я с живыми людьми разговариваю! Без вас тошно, придурки!»
Настя так и стояла в коридоре, вжавшись в стену, с сапогом в трясущихся руках, словно засомневалась в своем решении и подумывала, а не сбежать ли отсюда еще куда-нибудь. Сейчас бы пригодился тот памятный эликсир, которым товарищ Кантор когда-то в прошлой жизни отпаивал напарницу, но где его взять… Даже если в этом мире и делают нечто подобное, вряд ли оно найдется в обшарпанной коробке с лекарствами, запихнутой на дальнюю полку в ванной. Виктор не похож на человека, пользующегося успокоительными эликсирами, такие предпочитают лечить душевные расстройства стаканом водки…
– Настя, – как можно ласковее позвал Кантор, – может, тебе лучше сесть?
Гостья покорно поковыляла на кухню, на ходу прощаясь с идеей сбежать, а заодно, похоже, и с жизнью. Освободившись наконец от второго сапога, она притихла и сосредоточила внимание на кошке, которая немедленно запрыгнула на свободные колени и потребовала ласки, комплиментов и вдумчивого поглаживания своей персоны.
Кантор включил чайник и присел напротив.
– А теперь рассказывай.
Настя отчего-то замялась. Нет, честное слово, с ее братом было проще! Жак и так-то не особо стеснялся делиться своими страхами, а уж если напивался, то и государственные тайны заодно растрепывал. А как разговорить совершенно трезвую и до смерти перепуганную девицу?
– Этот гад… урод этот… он, оказывается, со шмякунами путался!
– Не переводит, – обреченно вставил Кантор. К сожалению, волшебный прибор некоторые жаргонные словечки воспринимал как непереводимый экзотический фольклор и называть упомянутые предметы и явления по-мистралийски отказывался. Даже если требуемое слово в родном языке Кантора существовало.
– Ну это всякие мелкоуголовные швырки…
– Понятно. А как ты умудрилась раньше этого не заметить? У него же все на роже написано.
– Я подозревала. Но ни разу его не ловила. А тут… его дружки сами объявились. Он… представляешь, сволочь какая… он там какой-то краденый антиквариат общественный с собой прихватил. А им перед отъездом позвонил и сказал, что мне оставил!
– Надо было его все-таки прирезать! – Это ностальгически-кровожадное сожаление вырвалось у Кантора само собой. О том, что обещал «не пугать Настю», он вспомнил только пару мгновений спустя.
Настя его комментарий, похоже, пропустила мимо ушей и продолжила свой рассказ как ни в чем не бывало:
– Сначала они звонили и спрашивали. Потом угрожали.
– Почему в полицию не обратилась?
– Чтобы и винтам тоже доказывать, что у меня дома не хранятся краденые вещи? – жалобно всхлипнула Настя. – А вчера они ко мне пришли. Я дверь не открыла, так они долго ломились, кричали, пока соседи не пригрозили патруль вызвать. Я сегодня боялась утром из дому выйти. Но они, наверное, в такое время еще спят. Я со страху компьютер с собой на работу прихватила, так и таскалась с ним весь день. Боялась, что вечером домой не попаду. Как знала – иду с работы, а они уже у подъезда околачиваются. Меня ждут. Я развернулась и прочь оттуда.
– Они тебя точно не видели?
– Не знаю. Но не погнались. Наверное, не видели. А что?
– Оцениваю обстановку. Если они знают, что ты здесь, тебе нельзя в одиночку ходить на работу и на учебу. Если нет… Им известно, где ты работаешь и где учишься? Могут тебя там подстеречь?
– Не знаю…
– Так, с этим понятно. Следующий вопрос. Сколько их?
– Я не знаю! Они приходили по трое-четверо, но разные… Что здесь смешного? Я тебе рассказываю, как меня чуть не убили, а ты улыбаешься!
Кантор спохватился и согнал с лица блаженное выражение. Вряд ли она поймет, что это такое – сидеть неделями в четырех стенах, отбиваясь от непрошеных воспоминаний. Разговаривать с кошкой и внутренними голосами. Из последних сил держаться за рассудок. Сознавать свою никчемность и бесполезность в чужом мире, полном непонятных чудес и ненормальных людей… Но объяснить теперь придется. Хотя бы попытаться, чтобы не обидеть.
– Прости, пожалуйста. Я просто рад, что для меня нашлось хоть какое-то достойное дело. Тут же с тоски сдохнуть можно, сидя целыми днями в ожидании. Ничего не бойся. Я буду тебя провожать. Три-четыре – это немного. Как они вооружены?