Дороги и тропы
Шрифт:
А через месяц путешественники появились в Москве. Загорелые, похудевшие и, пожалуй, счастливые. Конечно, я сразу одолел их расспросами.
— Скажите все, что хочется сказать...
— Ну что ж. Маршрут пройден благополучно. Всего с зигзагами пройдено около тысячи километров. В пути были месяц. Это не значит, конечно, что все время шли. Больше приходилось стоять в ожидании ветра. Средняя скорость — двадцать километров в час, но, бывало, по пескам и кочкарникам ползли со скоростью пешеходов. На ровных такырах скорость достигала восьмидесяти километров. Это хо-хорошая скорость, она доставляла нам радость.
— Трудности, приключения?..
— Трудности были. В Бугуни чинили яхты— работа в дороге не очень приятная. Ну и жара донимала, конечно. Сорок два градуса не мед даже у Черного моря. У нас же кругом были только пески. С водой не бедствовали. Но вода в бортовых цистернах была постоянно горячей и постоянно невкусной. Вспомнили древний способ облагораживать воду — опускали в посуду посеребренные пластинки. Суток двое сидели голодные. Пришлось ловить черепах...
— А как еда, которой снабдил институт?
— Еда ничего. Но если говорить правду — самой нужной и самой надежной едой оказались добрые солдатские сухари.
— Встречали, людей в пустыне?
— Чаще всего пастухов. Они нас поили верблюжьим молоком и айраном. С любопытством, иногда насмешливым, пастухи разглядывали наши сухопутные корабли, спрашивали: а много ли платят за такую работу?
— Все яхты благополучно пришли в Кзыл-Орду?
— Нет, на середине пути, когда шли по такыру, одна яхта у края зарылась в песок. Скорость была километров под пятьдесят. В результате мачта — в дугу, и вся яхта стала похожа на разбившийся самолет. «Пилот», правда, не пострадал, хоть и летел в песок по воздуху метров пять.
— Самый трудный участок пути?..
— Пожалуй, возле озера Камышлыбаш. Там большие бугры и кочки. Но за муки была и награда — озеро необычайно красивое.
— А Кешка, котенок?
— Он был с нами до последнего дня. Мы к нему привязались, и он к нам привык. Ночью, когда, постелив один парус и накрывшись другим, мы засыпали, Кешка уходил на охоту. Ящериц кругом было много, и Кешка благоденствовал. Страдал он только в жару, ложился у мачты почти неживой. В Кзыл-Орде во дворе гостиницы Кешка исчез. Скорее всего, украли. А может быть, Кешка не был рожден путешественником и оставил нас, как только почуял оседлую жизнь.
— Последний вопрос: итоги?
— Мы довольны.
Вот такие они, сумасшедшие эти ребята.
ЧАЕПИТИЕ У ТОЛБАЧИКА
Сборы были недолгими. К концу дня, одуревшие от беготни по магазинам, мы сидели посреди комнаты на груде мешков и ящиков. «Примерно три центнера...» — сказал Генка и стал читать список - не забыто ли что? Список кончался восьмиведерной бочкой воды, лампочками для фонаря, иголкой с нитками и лепешками димедрола— «на всякий случай».
Вулкан мы увидели километров за сто. На синеве среди облаков выделялась плотная, высоко восходящая, ослепительной белизны шапка.
Это была макушка вулкана — водяные пары, рожденные током земного тепла.
Минут через двадцать увидели ножку грибовидного облака. Она была черной. Совсем уже с близкого расстояния было видно, как в темном столбе пучились то седые, то сизые клубы пепла. Сверкали сухие молнии. А у самого основания неимоверных размеров гриба то опускался, то вырастал снова малиновый воротник лавы.
«Сегодня он в очень хорошей форме», — сказал летчик, и мы пошли огибать конус вулкана по плавной дуге в обход пеплопада. С наветренной стороны к жерлу вулкана подлетаем предельно близко. Поворот — и плывем над стороной конуса, где кратер имеет щербину. В эту прореху, пульсируя, изливается лава. Река огня! Над ней бурый и сизоватый дымок. Удаляясь от конуса, поток раскаленного вещества растекается, постепенно тускнеет. Сбоку, у самой кромки потока, видим палатки. Брошенный лагерь? Нет, люди возле палаток. Батюшки! Да это тот самый лагерь, куда мы просились.
Снижение. Вихри пепла из-под винта, летящие в сторону битые ящики, рваный брезент, чья-то каска катится под уклон. Люди, спасаясь от вихрей пепла, легли, вобрали головы в плечи. Швыряем из двери три центнера нашего жизнеобеспечения, прыгаем сами и машем пилотам. Они немедленно улетают.
После рева мотора ломит уши от тишины... Хотя где же она, тишина? Слышен гул, напоминающий отдаленный и непрерывный гром, — это вулкан. А рядом, в пятнадцати метрах, позванивают, катятся сверху остывающие, но еще розовые куски лавы. Подходят, сплевывая и вытряхивая пепел из волос, люди. Знакомый по прежним камчатским встречам вулканолог Юрий Дубик держит в руках трехлитровую банку с подсохшими гладиолусами и столбик с дощечкой-стрелкой, на которой написано «Volcano».
— Чтобы не заблудиться?
— Без шуток тут не продержишься... По законам гостеприимства, ребята, сразу же полагается чай. Но чая не будет. Помогайте! Обстановка — видите сами. Срочно — на новое место!
Таскаем палатки, ящики с провиантом, воду в молочных бидонах, приборы, дрова, образцы лавы, радиостанцию... Новичку кажется непонятным: как можно было так задержаться? Боковая стенка лавового потока, осыпаясь, добралась к стоянке почти вплотную. Но это был обычный режим работы и жизни возле вулкана. Эвакуация шла спокойно.
— Меняем место девятый раз...
До темноты поставив свою палатку в новом таборе вулканологов, как следует огляделись... Лунный пейзаж! Никаких признаков жизни, как будто и не было тут зеленых кедровников, озерков и всего, что давало повод называть эту точку, в тридцати километрах от Козыревска, «курортным местом». Все засыпано пеплом и шлаком. Похожие на барханы холмы, корявые островки лавы былых, может быть, тысячелетней давности, извержений. И все. Один монотонный серовато-коричневый цвет. Под ногой лунный шлаковый грунт с легким хрустом податливо проминается. Туристский ботинок оставляет узор, очень похожий на след от обувки Армстронга.