Дороги своих любят
Шрифт:
В тишине ехали до рассвета. Наконец золотое солнце лениво поднялось из-за неровного горизонта и осветило равнину. От выпавшей ночью холодной росы все блестело, словно после дождя, переливаясь яркими цветами. В чашечке каждого цветка отражался весь мир: и небо, и луга, и первые лучи солнца. Отражалось все, кроме него самого. Но его отражение было в соседнем цветке, так же заключившем в капельку росы бескрайние луга и бескрайнее небо. И оба они - в своем соседе, неотличимом от других и вместе с этим ни на что не похожим.
– Ну что, разбудим заспавшегося Дракона?
– воскликнул вор, оглядываясь на спутников и светясь от восторга.
И тут пришла усталость. Друзей она свалила прямо там, где застала: на восходе, посреди цветущего луга, в неделе
– Фортуна...
– прошептал, закрывая глаза, Хьюго. И провалился в сон.
Ему снился горячий песок и холодный ветер, такой сильный, что тысячи песчинок взлетали под его порывами и яростно бросались в лицо, которое, парень знал совершенно точно, было почему-то совсем без веснушек. Самый сильный порыв ветра взметнул вверх целое облако, и когда оно осело, он оказался на каком-то дворе. Утоптанный песок, ряды скамей и помост по центру выдавал место проведения аукционов. По краям площадки выстроились ветхие сарайчики, дурно пахнущие и волнующиеся шепотом голосов, словно море.
– Уставился - как будто первый раз здесь, - задумавшемуся парню прилетел звонкий подзатыльник. Потом с рук ему сдернули едва затянутую веревку и бросили: - Давай, телохранитель, охраняй. Прозеваешь что - пожалеешь.
Он вскинул руку и, закипая от злости, которую впервые не хотелось сдерживать, прошипел что-то на родном языке. Человек страшно закричал, и его крик потонул в радостном гомоне сотен голосов. Парень начал оборачиваться всем телом, но, когда до конца движения оставалось одно мгновение, в лицо ему швырнула тучу соленых брызг бирюзовая морская волна. Мир тут же изменился, точно кто-то сдернул скрывавшую море завесу. Чаячьи крики, шум прибоя, скрип дерева и отборнейшая многоэтажная ругань матросов на разных языках затопили все вокруг. Минутой позже пришли запахи: соленые волны, мокрое дерево, водоросли и, пожалуй, такой же узнаваемый и характерный, как и аромат самого моря, терпкий запах портового рома. Все это кружило голову, заражало неистребимой жаждой приключений, сильнейшим желанием хлопать кого-то по плечу, перематывать снасти к приходу капитана и многоступенчато ругаться, отгоняя чаек от только что сшитых парусов и отдраенной палубы. Это она, она самая - романтика, ставшая будничной; риск, к которому привыкли, которым вдруг хочется жить. Море, море!..
Следующая сокрушительная волна накрыла причал. С ног до головы мокрый, парень, еще отжимая воду из своих восточных штанов, поднял голову. Перед ним стоял и мерзко ухмылялся тот самый тип, которому должно было переломать все до одной кости древнее заклинание в городе на краю пустыни.
– Приятная встреча!
– расплылся он в издевательской улыбке, - Вашу ручку, милый друг...
Парнишка едва успел отдернуть руку, на запястья которой уже готова была сомкнуться огромная лапища. В другой ручище у работорговца была зажата веревка: не толстая, ровно такая, чтобы не перегрызть и не разорвать. Ведь всем известно: хочешь захватить мага - свяжи ему руки. Это правда, ведь для создания колдовства требуется соединения Трех: энергии, слов и жеста, преобразующего два других пункта из разряда вещей воображаемых в разряд вещей вполне материальных.
– Не подходи!
– воскликнул парень, отпрыгивая в сторону на значительное расстояние, - Не знаю, что вернуло тебя к жизни, но второй раз это тебе не поможет!
Работорговец захохотал.
– Так ты, малец, думал, что убил меня?! Я успел закрыться чьим-то товаром, дурак! Да ты и не смог бы убить меня - нас связывает договор. Еще помнишь о нем? Ты охраняешь меня в обмен на свободу того отребья...
– Которую ты все равно забрал!
В грудь человека врезалось что-то тяжелое, обжигающая сталь сомкнулась на
* * *
Солнце поднялось высоко над горизонтом, и тени начали клониться к востоку. На лицо Мигелю легла сначала одна, потом вторая тень от луговых цветов. Травы качались от легкого ветерка, и темные полосы от них на лице наемника тоже двигались, перескальзывая со щеки на лоб и обратно. Когда тень задержалась на глазах чуть дольше, файтер проснулся. Сначала ясное синее небо над головой показалось ему продолжением тяжелого сна. Но он лежал, не двигаясь - и ничего не происходило. В бок врезались родные мечи. «Значит, проснулся наконец,» - подумалось Мигелю с приятным облегчением. Он еще немного полежал просто так, наслаждаясь тишиной и покоем, по которым временами скучал и когда сражался за чужих баронов, и когда перебивался в городе случайными заработками, и даже просто бродя по пыльным дорогам. Через четверть часа, когда тени еще удлинились, наметанному глазу наемника почудилось едва заметное движение где-то справа, в паре шагов от него. Опытного бойца не могли обмануть тишина и умиротворенность вокруг: много раз излишняя подозрительность уже спасала ему жизнь. Файтер замер.
– Доброе утро!
– Хьюго перевернулся на живот, и, подперев голову локтями, воззрился на друга.
Мигель выдохнул и повернулся к вору. С каких это пор после обеда наступало утро?
– Добрый вечер. Что это ты проснулся?
Рыжий поморщился и потянулся к сумке:
– Проголодался. А еще снилось что-то странное... Не знаю, что это было, но мне не понравилось.
После слов о еде файтер вдруг почувствовал волчий голод. Лошади давно уже, почувствовав желанную свободу, сбежали. Теперь поймать их было невозможно: путники и сами плохо знали местность, да и ловить лошадей под боком у жаждущих их крови солдат - развлечение на любителя. Но сумки с них все-таки снять успели, и теперь это казалось большое удачей. Рывком Мигель сел и нетерпеливо уставился на Хьюго: он непростительно долго возился с завязками. Противный узел затянулся так, что никак не желал развязываться, а разрезать не хотелось. Умения у воришки хватило бы, а вот сил - нет. Не выдержав, мечник отнял у лиса мешок и сам принялся распутывать эти морские узлы. Наемнику шнурок поддался уже через пол минуты.
– Мне фоже фафая-фо.. дрянь снилась, - кусая ломоть хлеба с хорошим куском сыра сверху, сказал он.
– Что-то про пустыню, работорговца и порт.
Вор энергично закивал. Говорить он не мог - засунул в рот больше, чем мог быстро прожевать или засунуть за щеку, чтобы разговаривать. Клирик с его осуждающими взглядами еще спал, и парни могли без зазрения совести наслаждаться поздним обедом. Или...
Бледная рука в черном рукаве забрала из вощеной бумаги ломтик сыра. Мигель и Хьюго переглянулись. Однако их вопрос был предупрежден:
– Плохой сон. Не простой. Такие случайно не снятся.
– Не иначе, как...
– Да, именно, рыжее недоразумение. Я тоже его видел. Это не сон, а чужое прошлое. И нам оно не принадлежит.
С виноватым видом к друзьям подсел маг. На нем лица не было: бледнее обычного, черты лица, казалось, еще заострились, под глазами пролегли серые тени.
– Извините. Я, кажется, растянул на вас свои воспоминания.
Файтер, клирик и вор переглянулись.
– Раньше у меня не хватило бы на это сил: воздействие на других всегда гораздо сложнее и дороже обходится, чем обычные заклинания. Но с листом из Поющего леса я не только не устал, но даже восстановился...