Дороги своих любят
Шрифт:
– Знаешь, я не раз потом думал, правильно ли поступил, что остался.
– А я сомневался, верно ли выбрал - уйти.
Друзья молча смотрели в огонь. Перед взором каждого вставали свои картины вырезанного в сердцах прошлого - но вместе складывались в одну.
– У тебя не было выбора.
– У тебя не было выбора.
Их голоса прозвучали хрипло и глухо. Верный ли они выбрали путь? Никогда никому этого не узнать. Но, может быть, раз сидят через столько лет два побратима у теплого очага с горячим глинтвейном в серебряных бокалах, из всех предложенных дорог они прошли все-таки дорогу своей судьбы?
Осверин стряхнул с себя нахлынувшие воспоминая.
–
– довольно проговорил он, беря в руки прислоненную к креслу видавшую виды гитару. Попробовал взять пару аккордов.
Аскольд блаженно прикрыл глаза, откидываясь на спинку.
– Обожаю слушать, как ты играешь. Что на этот раз? Какую историю ты мне расскажешь, путник-музыкант?
Менестрель только загадочно улыбнулся.
– Нашу. Твою и мою. Послушаешь, побратим?
И под гитарный перебор зазвучала мелодия, кажущаяся давно забытой, стертой в памяти тысячей других мотивов... но всех их, до единого, дороже.
Солнце было нашим компасом, ветер - дорожной пылью,
Ковыль, серый пепел, алые брызги на языке отзовутся полынью,
Сказку однажды впустившие в Правду вовек её не избудут:
Если их кости не выбелит ветер, если их горы не позабудут.
И тянется в даль бесконечной усталой дорогой
Переплетение прожитых жизней без сна.
А портом морским приглашают на берег скитальцев
Судьбы, которым удача покоя осталась верна.
И свои звезды искать в темноте, доставать из пепла
Было нам суждено на перекрестке, где Правда земная ослепла.
Чаща лесная, изумрудностью глаз ощетинясь на наши лица,
Из за порога шептала молитвы, но можно ли за уходящих молиться?
Горы в сплошной седине и стальные ветра
Встретили нас не в пример благороднее леса -
Скинули б вниз с ледяного над бездной моста,
Если бы нас не хранили полынь и надежда-принцесса.
И снова нам путь в неизвестное лентой под ноги ластится,
А истрепанная старая карта как раньше в котомку ложится,
Что в этот раз мы искать пойдем, братец, по этому черствому свету?
И не разведут ли нас в стороны ветры, моря, люди, сны и рассветы?..
Вот позади и скитания, и горечь разлуки,
И жизни, как оказалось, все-таки переплетены.
Дракону нынче под сводом пещеры не спится -
Должно быть, мы теперь его вещие сны.
Слушать менестреля можно бы было бесконечно - но его песня, как и странная, чудесная история имели вполне закономерный конец. Однажды все приключения кончаются, если только они не стали призванием. А люди призвание себе не выбирают: это оно само выбирает их.
Лорд Витт, дослушав последнюю ноту песни, вздохнул и, осторожно, словно пробуя ноты на вкус, начал мурлыкать под нос себе другую мелодию. Незамысловатая, чем-то напоминающая народные мотивчики, она была подхвачена гитарными аккордами Осверина, отвлекшегося только на пару мгновений чтобы сделать глоток из наполовину опустевшего бокала...
– Ты рассказывал об этом сыну?
– спросил менестрель, когда любимые песни были спеты, а бокалы наполнены заново.
Аскольд покачал головой.
– Думаешь, стоит? Мы же договорились, что это останется нашей историей. Только нашей. А песня...
– Ты первый, кто ее слышит, - пожал плечами музыкант.
– Другим я пел только эту мелодию, без слов. Знаешь, одна девушка сказала мне однажды, что услышала в ней что-то о дальней дороге и возвращении домой...
– Дурак бы не догадался, - фыркнул лорд, - Вы ж, барды, только об этом и поете!
Осверин притворно обиделся.
– А вот и нет! Еще
– Действительно, ничего! А где интриги и подвиги?
– Везде, - припечатал менестрель.
– Особенно в выпивке. Девицах. И драконах.
Глава 16. Драконьи Отроги и искреннее гостеприимство
Идти по благоухающему лугу следом за широкоплечим наемником, который с невозмутимостью фрегата разрезал море цветов и трав, невысокому Хьюго было более чем приятно. Он насвистывал какие-то забытые мелодии, слова которых так и вертелись на языке, но вспомнить больше одной строчки из каждой песни оказалось невозможным, так что парень предпочитал повторять раз за разом только мотив. Юджин время от времени с удивлением узнавал мелодии из своего детства, проведенного так далеко от Астара и привычных его жителям стран, что их и не рисовали на картах, а Эверард и Мигель могли бы, не задумываясь, назвать с десяток уличных певцов, что исполняли точно эти песни и клялись всеми богами, своими и чужими, что сочинили их самолично - все обо одной и той же мелодии.
Сам файтер, по грудь утопая в диких травах, остервенело прорубался сквозь огромные растения и гадал про себя, для этого ли лучшие кузнецы ковали его мечи. Поначалу терпение казалось бесконечным - всяко лучше, чем ползать по болоту по пояс в трясине или пачкать клинки о мерзких тварей, однако через час такой ходьбы Мигель уже был взвинчен почти до боевого предела и продолжал потихоньку звереть. Заросли выводили его из себя, и, что самое противное, редеть не собирались! Казалось, чем дальше продвигаются путники, тем гуще становится зелень. Объяснять это было нечем, кроме как тотальным невезением компании или прощальной шуткой Стража. Ни в то, ни в другое верить не хотелось. Радовало, правда, в этой ситуации то обстоятельство, что прорубаться через поганую траву приходится при свете дня, пусть и угасающего, а не в полной темноте, когда ни зги не видно и комары жрут... Кто бы мог подумать! Потомок знатного рода, лорд и вообще прекрасный парень - это еще ладно, но вот что бывалый наемник и хладнокровный убийца как последний дурак злится на луговые цветочки!.. Кому скажешь - не поверят. А если поверят, то пальцем у виска покрутят и в долю больше не возьмут. Такая она, эта переменчивая жизнь.
Маг плелся в самом конце, и взгляд его поминутно упирался в черный плащ клирика. Мигеля ему не было видно, зато отчетливо слышно, как свистели в воздухе его боевые клинки. А еще Юджин всем телом ощущал исходившее от него и все накапливающееся бешенство. Мечник держал себя в руках, но запасы его терпения, судя по всему, подходили к своему закономерному концу. С появлением артефакта Юдж стал как-то сильнее ощущать всю окружающую магию, и, кроме нее, даже и просто сильные эмоции, исходившие от друзей. Иногда это чувство пропадало, иногда снова начинало проявляться с неожиданной силой. Так не должно быть. Маг чувствовал, что к нему попал действительно невероятно мощный артефакт, но приноровиться к нему пока не мог. К его силе надо было привыкнуть, научиться ее чувствовать и направлять, а на это требовалось время. Должно быть, именно потому, что Юджин пока не овладел колдовской вещицей в полной мере, друзей и затянуло в его воспоминания, пришедшие во сне. Хорошо, что самые отвратительные картины сознание от них все же скрыло: когда снится такое, остаток дня, мягко говоря, на славу подпорчен.