Дороги товарищей
Шрифт:
Саша, веселый, возбужденный, с алыми щеками, пролез в дыру и, сев на бревне, беспечно спросил:
— Что такое?
Борис молчал, мучительно морща лоб. Он не глядел па Сашу. Он медлил.
— Ну, что такое?
— Саша! — сказал Борис и встал. — У меня есть р-разговор к тебе!
— Я слушаю, говори. — Саша с озабоченным интересом посмотрел на Бориса, пожал плечами.
— Как ты относишься к Жене Румянцевой?
— Я? Хорошо. — Саша помолчал и добавил: — Очень хорошо.
— Я знаю, что у вас
— Дружу. Правильно, дружу.
— Ты с ней не ссорился? Ничего?
— Нет. Ничего.
— Скажи, если бы я д-дружил с… ну, предположим, с одной девочкой и стал ц-целоваться с другой, — это было бы хорошо?
Саша вздрогнул.
— Не… не знаю.
— Саша! — воскликнул Борис.
— Плохо. Конечно, плохо.
— Саша, ты ц-целовался с Марусей! — сказал Борис дрожащим голосом. — И Женя не знает об этом.
— Я? — прошептал Саша. — Я…
— И М-маруся не знает об этом, — продолжал Борис, взглянув на Никитина сверху вниз.
Саша увидел у него на глазах слезы.
— Я? — еще тише пролепетал он.
— Это гадко! — воскликнул Борис.
— Мальчики, вы ссоритесь? — испуганно спросила с веранды Маруся.
— Маруся, уйди, уйди, пожалуйста! — вскочив, закричал Саша. — Я сейчас!..
Борис отвернулся.
Саша взял Бориса за плечи.
— Боря, я не знаю… Это правда, что я… Я поцеловался первый раз в жизни, понимаешь, первый! Ни с кем, никогда, я даю тебе честное слово! С Женей я дружу, это правда…
— Все р-равно это гадко, гадко, гадко, если сразу с двумя!.. — горячо проговорил Борис. — Не по-комсомольски, не по-нашему, не так!
— Боря, прости меня. — Саша опустил голову. — Я сделал плохо. Прости.
— Ты должен р-рассказать! Ты обязан!..
— Я расскажу, Боря. Ты прав. Прости меня.
— Мне не за что прощать тебя. Ты виноват перед ними. Ты можешь поступать, как тебе хочется, но я сказал… я сказал и… я сказал и все.
Борис сел.
Сел и Саша.
Борис взял альбом. Руки его дрожали.
Саша поднял с земли карандаш и подал его Борису.
Маруся стояла на веранде и испуганно глядела на них..
— Это — самое дорогое! Это нельзя иначе, — сказал Борис. — У меня где-то был дубовый листок… Вот он. Он очень интересный… Он необыкновенный.
— Тебе нравится Маруся? — печально спросил Саша.
— Да, правится. Она чудесная! Но если бы у меня была другая… — Борис посмотрел на Сашу и твердо закончил: —Я верен ей, другой, до конца! Я никогда, ни за что на свете не стал бы целоваться с Марусей!
Саша быстро пожал Борису руку, встал и сказал:
— Я сейчас же, Боря!..
Борису стало невыносимо жалко Сашу, но он не остановил его и ничего не сказал. Борис положил альбом на бревна, ушел в дом, лег на кровать и закрыл глаза. Он не знал, о чем и как разговаривали Маруся с Сашей.
С тех пор Саша не показывался в деревне Ивантеевке.
Эта глава называется «Ботаника и немножко любви». Так, кажется? Получилось же наоборот: ботаники совсем мало, а любви предостаточно.
Что ж поделаешь! Любовь вытеснила ботанику. Вам обидно, юноша в роговых очках и с железной броней на сердце? Вы хотели что-нибудь на ботаническую тему? Не волнуйтесь, есть для вас лекарство: раскройте учебник, там вы найдете интереснейшие вещи.
А-а, вы хотели бы и учебник по любви! Чтобы с законами и параграфами! Параграф первый… Параграф сто пятый… Увы! Чего нет, того нет! Не написали такой учебник. И не дай бог, если когда-нибудь напишут его, не дай бог!
Давайте беречь любовь от юношей с бронированными сердцами. Они закуют ее в железобетонные доспехи, а она нужна людям теплой, живой и — зачем лукавить? — временами изменчивой.
Глава третья
В СЕМЬЕ РУМЯНЦЕВЫХ
Семнадцатилетняя Машенька, дочь замоскворецкого купца Ивана Полуэктова, вышла замуж за студента Льва Румянцева самокруткой, без разрешения отца-старообрядца, жестокого, непреклонного человека. Проклинаемые и преследуемые им молодожены уехали из Москвы. Скоро у них родилась дочь, которую они назвали по обоюдному согласию Евгенией. Несколько лет они жили дружно и были счастливы, а потом жизнь их мало-помалу разладилась и год от года становилась все невыносимее.
Все подробности семейного разлада строжайшим образом скрывались от Жени. Сначала это удавалось. Но Женя росла, с каждым годом мир открывался ей все шире и шире. Двенадцать, тринадцать лет… Трудно скрыть неприятности, происходящие в семье, от зорких, жадных, всевидящих глаз тринадцатилетней девочки. Женя скоро поняла все. В четырнадцать лет она уже знала, что семейного счастья у ее родителей не получилось. К тому времени она поняла и причину этого.
Девочка часто замечала злобные огоньки, вспыхивающие в глазах матери, когда отец после службы усаживался за книги и чертежи.
— Тебе ни жены, ни дочери не надо, одни книги для тебя дороги! — с ненавистью шипела мать.
Отец умоляюще глядел на нее и тяжело вздыхал.
Запомнила Женя и неоднократные споры отца и матери.
— Берись, Маша, за учебу, — говорил отец. — Через несколько лет станешь техником, вместе работать будем…
— А зачем мне это? — сердито возражала мать. Всякое упоминание об учебе она всегда встречала в штыки. Она говорила, что не хуже других, что пять классов гимназии — образование достаточное для жены полковника, у других женщин и этого нет…