Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь
Шрифт:
Из этой необходимости возникла традиция помощи бедным, по сей день определяющая политику в области социального обеспечения. Рабочий класс часто бунтовал: раннекапиталистическую Англию будоражили нападения луддитов на фабрики, ранние формы тред-юнионизма и всяческие беспорядки. Хотя за непродуктивную деятельность полагались суровые наказания (попрошайничество могло караться «публичной поркой, пока не пойдет кровь»), власти уступили давлению и создали своего рода предохранительный клапан в виде помощи беднякам. Но английские «законы о бедных» служили интересам хозяев. Пособия были настолько незначительными, а наказания настолько суровыми, что любая работа казалась предпочтительнее, чем жизнь на пособие; часто, чтобы получить жалкие гроши помощи, беднякам приходилось жить и трудиться в работных домах. В этом отношении государство, якобы помогая людям из великодушия, укрепляло трудовую этику, прививая представление о том, что они должны быть благодарны за предоставленную работу. Наследие «законов о бедных» и по сей день живо в репрессивных структурах «универсального кредита», с которыми столкнулась Рэй Мэлоун [74] .
74
Idem, 4352, 4358, 4365–4376; Piven F. F., Cloward R. Regulating the Poor: The Functions of Public Welfare. New York: Vintage, 1993, loc. 203, 358, 372, 417–429, 431, 442, Kindle; Cooper M. Family Values, loc. 1080.
Законы
75
Idem, loc. 1080–1089, 1107–1109. Предоставление помощи нуждающимся слоям населения, пишут Пивен и Кловард, – часть процесса «определения и навязывания условий, на которых представители тех или иных классов будут выполнять различные виды работы; иными словами, такая помощь во многом способствует сохранению социального и экономического неравенства». Piven F. F., Cloward R. Regulating the Poor, loc. 201, 217, 978.
Капитализм продолжал свой марш по планете, принося с собой институт семьи, зачастую – на острие меча. Например, в колониях, которые позже превратились в Соединенные Штаты Америки, образ жизни коренного населения насильственно реорганизовали так, чтобы он соответствовал представлениям колонизаторов о семье, а землю, прежде находившуюся в общинной собственности, сделали частной и передаваемой по наследству. Даже несмотря на то что институт семьи навязали местным жителям извне, его провозглашали естественной и неизбежной формой организацией жизни и труда, якобы выгодной для всех [76] .
76
Томпсон отмечает, что вышедшие на работу женщины зачастую с тоской вспоминали о временах, когда они занимались домашним хозяйством, «поддерживая сосредоточенный вокруг дома образ жизни, при котором женщины в большей степени зависели от прихотей членов семьи и внутреннего принуждения, чем от внешней дисциплины». Thompson E. P. The Making of the English Working Class, 8587, 8617, 8634, 8643. Patel R., Moore J. W. A History of the World. P. 128. Можно привести такой пример вмешательства в жизнь коренных народов Америки: «Принятый в 1887 году акт Дауэса разделил заповедные земли американских народов на участки по сорок акров, распределенные между нуклеарными домохозяйствами, во главе которых стояли мужчины». Mohandesi S., Teitelman E. Without Reserves // Social Reproduction Theory. P. 41.
Для того чтобы создать современный миф о «работе по любви», требовалось не только замалчивать насилие внутри институтов семьи и труда, но и придать им романтический лоск. Брак в первые столетия своего существования имел мало общего с любовью. Когда это изменилось и возник идеал «брака по любви», он привел к созданию новых мифов о домашней работе.
Раз брак заключается по любви, выходит, что замужняя женщина выполняет свою работу тоже по любви. Таким образом, брак и работа по дому становятся теми вещами, в которых женщины должны в первую очередь находить удовлетворение и самореализацию. На протяжении многих веков популярная культура использует любовь и брак в качестве материала для создания нарративов – от романов Джейн Остин до оскароносной картины 2019 года «Брачная история», – а блоги «мамочек» и лайфстайл-аккаунты в инстаграме, как пишет журналистка Келли Мария Кордуки, до сих пор используют романтические архетипы XIX века. Они стали такими популярными благодаря новым для тех времен женским журналам и романам, которые описывали сферу жизни женщин как пространство удовольствия, а не труда [77] .
77
Korducki K. M. Hard to Do: The Surprising Feminist History of Breaking Up. Toronto: Coach House Books, 2018. P. 41, 53–54; Davis A. Y. Women, Race and Class. New York: Vintage, 1983. P. 12.
Представление о семье как о романтическом убежище от бремени труда было буржуазным идеалом, который проникал в менее благополучные социальные группы; как и большинство подобных «подарков», на деле он представлял собой полную противоположность тому, что заявлялось на словах. Состоятельные люди имели возможность заключать браки по любви, а не просто по расчету; белая домохозяйка из среднего класса могла нанять прислугу для выполнения тяжелой домашней работы, а сама посвятить себя романтизированному эмоциональному труду. Но женщинам из рабочего класса приходилось заниматься и тем и другим [78] .
78
Kipnis L. Against Love: A Polemic. New York: Vintage, 2009. P. 60.
Вместе с тем в семье есть место настоящей любви, и именно это делает такой привлекательной всю концепцию, а заодно и окружающие ее идеологии. Как заметила Анджела Дэвис в работе «Женщины и капитализм» («Women and Capitalism»), семья удовлетворяет вполне реальные человеческие потребности, «которые нужны всем, кто сохраняет в себе человечность. В капиталистическом обществе на женщину возложена особая миссия – одновременно быть источником и вместилищем целого ряда эмоций, которые иначе были
79
Davis A. Y. Women and Capitalism: Dialectics of Oppression and Liberation // The Angela Y. Davis Reader. P. 177.
Эмоциональная поддержка, забота, сексуальное самовыражение и настоящая любовь в семьях – не плод нашего воображения или ложного сознания, они существуют. Но все же во многом на то, как мы их воспринимаем, повлияла система, ориентированная на получение прибыли, а не на самореализацию человека. Как писала белл хукс [80] , обязанность жены заключается в том, чтобы «самостоятельно производить любовь на домашней фабрике и предлагать ее мужчине, когда он возвращается домой». В семье мужчина-работник может без риска для себя выплеснуть тот гнев, который вынужден скрывать от босса; но семья, кроме того, также учит настоящей эмоциональной связи – тому самому навыку, который, как отмечает теоретик и организатор Сельма Джеймс, необходим для создания движений, борющихся за социальные изменения [81] .
80
Глория Джинн Уоткинс, известная под псевдонимом белл хукс (принципиально пишет его со строчных букв), – американская писательница, феминистка и социальная активистка.
81
Mohandesi S., Teitelman E. Without Reserves. P. 39; James S. Sex, Race and Class. P. 163–171, 177; Barrett M., McIntosh M. Anti-Social Family, loc. 266–267; bell hooks. Communion. P. 78.
Капиталистическое общество ценит сексуальность прежде всего в рамках брака, где она, как предполагается, должна отвечать за производство детей, которые вырастут и станут новыми работниками. Однако из-за того бремени, что ложится на семью при капитализме, сохранение любви в браке оказывается невероятно сложной задачей: когда на семью возлагается все больше ожиданий, а участники пары постепенно замыкаются друг на друге и перестают взаимодействовать с другими людьми, их брак грозит рухнуть под собственной тяжестью. Из-за такого давления, пишет Джеймс, брак становится столь враждебной средой, что «удивительно, как мужчины и женщины вообще разговаривают, тем более живут вместе и любят друг друга» [82] .
82
Federici S. Revolution at Point Zero: Housework, Reproduction, and Feminist Struggle. Oakland, CA: PM Press, 2012. P. 24; Barrett M., McIntosh M. Anti-Social Family, loc. 814–815; James S. Sex, Race and Class. P. 153.
Институт брака постоянно меняется, под воздействием критики приспосабливаясь к потребностям обществ, которые живут в соответствии с установленными в них системами властных взаимоотношений. Избавиться от старой идеологии «разделения сфер», согласно которой дом – это территория женщины, а работа – территория мужчины, оказалось крайне непросто. Однако такой идеализированный образ жизни никогда не был универсальным [83] .
Если нуклеарная семья (и общество, которое, как писал Энгельс, представляет собой «массу, состоящую… из индивидуальных семей, как бы его молекул») возникла относительно недавно, то ситуация, когда рабочие классы смогли позволить себе такой образ жизни (муж на работе, а жена занимается бесплатным домашним трудом), тем более нова. Этот сдвиг привел к тому, что еще больше женщин стали испытывать то давление, о котором говорит Рэй Мэлоун: от них начали требовать, чтобы они соответствовали идеалу женского совершенства, выполняя работу по дому, причем часто в одиночку [84] .
83
Интервью с Эмбер Холлибо, беседовала Келли Андерсон. Проект устной истории «Голоса феминизма» (Voices of Feminism Oral History Project), собрание Софии Смит. Колледж Смит, Нортгемптон, штат Массачусетс, 2003–2004. P. 69; Fraser N. Crisis of Care? On the Social-Reproductive Contradictions of Contemporary Capitalism // Social Reproduction Theory. P. 25.
84
Энгельс Ф. Происхождение семьи.
До XX века (да и в XX веке) женщины из рабочего класса трудились на заводах и в шахтах. Они брали стирку на дом и выполняли сдельную работу, а также готовили, убирали и ухаживали за детьми. Термин «домохозяйка» появился около 1890 года – так называли жен, которые «полностью посвящали себя домашним делам». Вместе с новым определением на женщин были возложены новые ожидания. Дом теперь воспринимался не просто как место для приема пищи и сна, а как пространство, полностью противоположное пространству работы, где домохозяйка (homemaker) должна была создавать комфортные условия для своих мужа и детей. Комфорт самой женщины при этом никого не интересовал. Таким образом, изменения в структуре занятости привели к тому, что изменилось понимание гендера и представление о том, какой должна быть женщина [85] .
85
Davis A. Y. Surrogates and Outcast Mothers: Racism and Reproductive Politics in the Nineties // The Angela Y. Davis Reader. P. 216; Cherlin A. Labor’s Love Lost: The Rise and Fall of the Working-Class Family in America. New York: Russell Sage Foundation, 2014, loc. 179, 186, 1422–1449, 1680, Kindle; Palmer P. Domesticity and Dirt: Housewives and Domestic Servants in the United States, 1920–1945. Philadelphia: Temple University Press, 1991. P. 22.