Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь
Шрифт:
Бунт против фордистских предприятий отразился в бунте против буржуазного, «пригородного» образа жизни. Женщины боролись против образа домохозяйки из пригорода, наделенной тем, что Бетти Фридан окрестила «загадкой женственности», и требовали полноценной оплачиваемой работы. Когда они стали достаточно зарабатывать и получили экономическую независимость, мужья перестали играть в их жизни столь важную роль: изменилась сама форма семьи, которая дестабилизировалась точно так же, как и формы труда [43] .
43
Weeks K. Down with Love; Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма; Fraser N. Crisis of Care. P. 25–26; Weeks K. The Problem with Work. P. 107–110.
Показательна огромная разница между тем, чего хотели движения 1970-х годов, и тем, что они получили. Они хотели демократического контроля над предприятиями, а получили призывы покупать акции компании. Хотели сокращения рабочего дня и ослабления гнета начальства, а получили сокращение рабочих мест и множество подработок вместо одной работы на полную ставку. Хотели более горизонтальных профсоюзных организаций, а получили разгром профсоюзов. Хотели свободы,
44
Подход к бизнесу, в соответствии с которым рычаги принятия решений находятся в руках наемных менеджеров (а не непосредственных владельцев компаний).
45
Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма; Fisher M. K-punk, loc. 7676, 7122, 10690, 12750, 12959.
Сейчас мы имеем дело с последствиями исторического поражения, которое потерпели рабочие. Оно привело к изменению мирового порядка и расколу внутри рабочего класса, одновременно обогатив правящее меньшинство и укрепив его власть. Наши представления о работе перевернулись с ног на голову. Работа теперь стала требовать нашей любви, времени, мозгов и тел, и это точно нельзя назвать победой. Смелые мечты активистов 1960–1970-х годов о свободе и всеобщем процветании не сбылись. Как пишет фемактивистка и исследовательница Сильвия Федеричи, ничто «так сильно не подавляет нас, как превращение в работу тех занятий и отношений, от которых мы получаем удовольствие» [46] .
46
Federici S. Revolution at Point Zero: Housework, Reproduction, and Feminist Struggle. Oakland, CA: PM Press, 2012. P. 2.
С сокращением числа рабочих мест в промышленности все больше и больше людей переходят в те сферы, где от них требуют любви к своей работе. В США больше всего новых рабочих мест появляется в сферах ухода за больными, общепита и медицинского обслуживания на дому. Все это – гендерно маркированные занятия, требующие заботы о других людях. На такой работе требуются навыки, которые, как предполагается, от природы присущи женщинам; эти занятия воспринимаются как продолжение той работы по уходу, которую на женщин возлагает семья. В список перспективных профессий также входят программисты, которые хоть и получают больше, но тоже должны демонстрировать увлеченность своей работой, – правда, для этого им нужно не заниматься эмоциональным трудом, а сидеть за работой как можно дольше. В этом отношении они ближе к работникам творческих профессий (артистам или журналистам вроде меня), чей труд организован в соответствии со старыми представлениями о художественном творчестве [47] .
47
«Прогнозы уровня занятости населения». Министерство труда США, Бюро трудовой статистики. Таблица 1.4. Профессии, в которых в 2018 году наблюдался наибольший рост числа рабочих мест, и прогноз на 2028 год. URL: www.bls.gov/emp/tables/occupations-most-job-growth.htm.
Если работа по уходу соответствует семейной любви, основанной на всепоглощающем материнском чувстве, то аналог творческой работы – любовь романтическая, основанная на другой разновидности самопожертвования и преданности, – на них, как предполагается, нам должны ответить взаимностью. Проблема в том, что работа никогда, никогда взаимностью не отвечает.
Иными словами, когда человека принуждают быть счастливым на работе, от него всегда требуют эмоционального труда. У работы, в конце концов, нет чувств. Капитализм не может любить. Новая трудовая этика, согласно которой труд должен давать нам возможность реализовать себя, обречена на провал. Большинство работ счастья не принесут: даже если вы найдете работу по душе, она все равно будет для вас источником фрустрации. Например, я пишу эти строки в восемь часов вечера, поедая суп из пластикового контейнера, разогретый в микроволновке; я просидела двенадцать часов у экрана компьютера, хотя это и были славные двенадцать часов. У нас может быть лучший начальник на планете, искренне заботящийся о сотрудниках, но он все равно остается нашим начальником и финансовые соображения всегда будут для него на первом месте [48] .
48
Weeks K. The Problem with Work. P. 76; Стэндинг Г. Прекариат.
Капитализм определяет всю нашу жизнь – даже в эпоху фордистской сделки его воздействие не ограничивалось одним лишь рабочим местом, – и капиталистическая дисциплина касается не только деятельности, непосредственно направленной на извлечение прибыли. Отношения господства и подчинения на рабочем месте, утверждает Кэти Уикс, имеют определяющее значение для всей капиталистической системы. Работа – это то место, где люди осознают, насколько они в действительности несвободны. Думая о будущем, когда дискуссии об автоматизации, пандемии и климатическом кризисе станут еще более острыми, мы всё лучше понимаем, что для производства всего необходимого для процветания человечества требуются усилия как никогда малого числа людей. Наш современный образ жизни с его культом работы приближает гибель Земли. Но для нас едва ли возможно представить мир, в котором у нас было бы все необходимое вне зависимости от того, работаем мы или нет. Назовем это ощущение «реализмом работы» [49] .
49
Чаки Денисон из Лордстауна заметил, что принимавшиеся начальством решения в большей степени были продиктованы стремлением не повысить качество производимых автомобилей, а усилить контроль над рабочими: «Менеджерам не нравится видеть, как вы улыбаетесь или просто приятно проводите время. Им больше по душе, когда вы несчастны и плохо работаете, чем когда вы счастливы и хорошо работаете». Jaffe S. The Road Not Taken // New Republic. 2019. June 24. URL:Weeks K. The Problem with Work. P. 20–23, 97; Грамши А. Тюремные тетради.
Как же разрушить «любовные чары» работы? Для начала необходимо понять: любить друг друга могут только люди. Любовь, как и солидарность, требует взаимности. Раньше считалось, что любовь обладает подрывным потенциалом именно потому, что она говорит людям: есть в жизни вещи поважнее работы. Неудивительно, что работа после этого поглотила любовь. Работа, в отличие от людей, не может полюбить нас. Если что-то и может помочь нам освободиться, – это именно узы солидарности, выходящие за пределы рабочих отношений.
Солидарность – одно из возможных обозначений для тех связей, что возникают между людьми в результате участия в классовой борьбе. Но класс – не просто набор характеристик, присущих определенной группе людей. Как писал историк Э. П. Томпсон, класс возникает в тот момент, «когда вследствие наличия общего опыта (унаследованного или совместно приобретенного) люди начинают чувствовать и выражать общность своих интересов, отличных от интересов других групп и обычно противоположных им». Часто, хотя далеко не всегда, ощущение классовой принадлежности рождается именно на рабочем месте, где рабочие осознают свою власть или ее отсутствие [50] .
50
Thompson E. P. The Making of the English Working Class. New York: Open Road Media, 2016, loc. 85–90, 624, Kindle.
Рабочий класс – не устойчивая общность, не зафиксированная раз и навсегда категория. Он меняется по мере изменений внешних условий, в то время как капитализм трансформируется и создает новую трудовую этику, отвечающую его требованиям. Процесс, который мы называем «формированием класса», протекает по мере того как рабочие, чей труд и жизнь организованы капитализмом, начинают осознавать себя как класс и действовать в своих общих интересах. Мы наблюдаем этот процесс прямо сейчас: люди, прежде считавшие себя средним классом, начинают понимать, что их положение в системе властных отношений таково, что они все еще принадлежат к рабочему классу. У разработчицы видеоигр может быть гораздо больше общего с водителем Uber, чем она думала [51] .
51
Редакторы издания Notes from Below пишут, что класс состоит «из трех видов материальных отношений: 1) организации рабочей силы как рабочего класса (техническая составляющая); 2) организации рабочего класса как части классового общества (социальная составляющая); 3) самоорганизации рабочего класса как силы, участвующей в классовой борьбе (политическая составляющая)». Woodcock J. Marx at the Arcade: Controllers, Consoles, and Class Struggle. Chicago: Haymarket, 2019, loc. 979–983, Kindle. См. также раздел «About» на сайте Notes from Below. URL:Weeks K. The Problem with Work. P. 94; Vishmidt M. Permanent Reproductive Crisis: An Interview with Silvia Federici. Mute. 2013. March 7. URL: www.metamute.org/editorial/articles/permanent-reproductive-crisis-interview-silvia-federici; Fisher M. K-punk, loc. 8888.
Если к рабочему классу в широком смысле слова относятся все, кто не руководит другими людьми и кто практически лишен возможности влиять на свои условия труда (даже если, как в случае с водителем Uber или журналистом-фрилансером, за вами никто не надзирает), получается, что этот класс составляет значительную часть нашего общества [52] .
Современный рабочий класс более разнообразен в этническом и гендерном отношении, чем рабочие прошлого, какими их представлял себе Томпсон, для которого рабочий – это по умолчанию «он». Визит Трампа на предприятие Carrier, в ходе которого он сфотографировался вместе с молодыми чернокожими сотрудницами, напоминает нам о том, что женщины составляют значительную часть рабочей силы, занятой в промышленности. Рабочий класс никогда не состоял исключительно из белых промышленных рабочих мужского пола, но в наши дни, как отмечает историк Габриэль Винант, он характеризуется «феминизацией, этнической диверсификацией и возрастающей прекарностью [53] : широким распространением работы по уходу, привлечением иммигрантов, низкими зарплатами и развитием практик гиг-экономики [54] ». Кроме того, образ жизни рабочего класса сегодня определяют внешние факторы: жилье найти труднее, стоимость образования и здравоохранения растет, полиция ведет себя жестче, помимо оплачиваемой работы приходится трудиться, заботясь о близких, а на рабочих мигрантов давят иммиграционные службы, стараясь вытеснить их прочь из страны. Технологии позволяют начальству дробить график работникам розничной торговли; требовать от офисных служащих, чтобы они в любое время были готовы подключиться из дома; а тех, кто работает на удаленке, контролировать при помощи приложений, чтобы выжать из них все соки. Одна из вещей, которые сегодня объединяют многих наемных работников, – это то, что их всех подстегивают при помощи мифа о любви к работе [55] .
52
Draut T. Sleeping Giant. P. 5. Если мы, как предлагает Джошуа Кловер, перестанем ограничиваться изучением одной только рабочей силы, то увидим пролетариат в первоначальном смысле этого слова – «тех, у кого „нет запасов“, кто ничего собой не представляет, кому нечего терять кроме своих цепей и кто, следовательно, не может освободить себя, не разрушив весь существующий общественный строй». В таком случае частью пролетариата будут и работники, выброшенные капиталистической системой за ненадобностью, и те, кто выполняет неоплачиваемую работу по дому, занимаясь «трудом любви». Clover J. Riot. Strike. Riot, loc. 2026–2031.
53
Прекарность – состояние нестабильности и отсутствия уверенности в завтрашнем дне. Термины «прекарность», «прекарный» часто используются для описания таких форм труда, при которых работник получает низкую зарплату, лишен гарантий занятости и многих трудовых прав.
54
Разновидность фриланса, когда сотрудников нанимают для реализации конкретных проектов по краткосрочному договору, причем их вознаграждение зависит от результата (от gig – англ. «выступление»).
55
Draut T. Sleeping Giant. P. 120, 155; Weeks K. The Problem with Work. P. 62; Winant G. The New Working Class. Dissent. 2017. June 27. URL: www.dissentmagazine.org/online_articles/new-working-class-precarity-race-gender-democrats; Weiner L. The Future of Our Schools: Teachers Unions and Social Justice. Chicago: Haymarket Books, 2012. P. 137.