Дорогие мои старики

Осиашвили Симон

«Бежишь…»

Бежишь… Упала. У калиткиснег тронут настом, словно лаком, —я насмотреться не могу:ты улыбнулась – и улыбкатвоя, как след от птичьих лапоктеперь осталась на снегу.

«Видишь, солнце попало в яблочко…»

Видишь, солнце попало в яблочко:раздирая кургузый снег,из зимы, как из куколки бабочка,появилась весна на свет.

«Я один стою на пристани…»

Я один стою на пристани,мой корабль оставил порт…Я теперь на берег списанный,вроде как не первый сорт.И у моря на окраинея слоняюсь просто так —и такой же неприкаянныйжмется к берегу маяк.Я бросаю в море камушки,мимо ходят корабли —все

мои подруги замужем,все друзья мои вдали.И ни имени, ни отчествау печали нет моей —просто это одиночествостало к вечеру сильней.

Черно-белый фотоснимок

Мы на фото получились очень мило:ты с улыбкой, я с усами, как гусар,а за нами – белоснежный куст жасмина…Так пускай же будет вечным этот кадр.Он напомнит, как стояли мы в обнимку,и на темном фоне как белел жасмин…Этим скромным черно-белым фотоснимкомдорожить мы будем больше, чем цветным.Нужно сделать, чтоб за кадром оставалисьвсе невзгоды, что подстерегают нас,и чтоб мы всегда друг другу улыбались,как на этой фотографии сейчас.Пронесутся наши годы золотые,цвет жасмина обернется сединой —а пока что мы с тобою молодые,и фотограф нам попался молодой!

Все цветы

Я прервал повествование на рассказе о своих литинститутских буднях. А ведь были еще и праздники. Вернее, каникулы – для студента любого возраста это всегда праздник. На каникулы я, естественно, ездил в свой родной город Львов, где оставались мои родители и мои друзья. Поэтому мне там было хорошо. Львов первой половины восьмидесятых годов прошлого века был чем-то средним между нашей Прибалтикой и всей остальной страной. Не такой европейский, как Рига или Таллин, но и не такой советский, как все остальные наши города. Сказывалось то, что несколько столетий он входил в состав Австро-Венгрии и Польши, а советская власть там установилась фактически только после войны. Поэтому архитектура, ландшафты да и традиции были не вполне советскими. Ну и кроме того, так как Львов был столицей Западной Украины, то и влияние украинского языка было очень сильно. Практически никто из русскоязычных львовян не говорил по-русски правильно, даже не владея в полной мере украинским языком. Кстати, я-то украинский знаю в совершенстве, потому что у меня было много приятелей украинцев, и вообще я считаю, если живешь среди людей определенной национальности, нужно уметь говорить на их языке. А великодержавное отношение к этому вопросу до добра не доводит, в том числе и на бытовом уровне. Так вот, это знание украинского языка, помогая мне быть своим во Львове, сыграло со мной злую шутку в Москве. Оказалось, что в моей речи было очень много украинизмов, неправильных ударений и глагольных форм, причем это проявлялось не только в разговоре, но и в стихах. Но я не обижался, когда мне делали замечания, наоборот, просил как можно чаще указывать на мои ошибки, чтобы я их преодолел. Ну и довольно быстро я избавился от этого недостатка, помог, наверно, музыкальный слух – и теперь я уже сам остро реагирую на неправильности в русском языке, которых сегодня так много и в разговорной речи, и, увы, в песнях. Потому что тексты пишут все подряд, кто и говорить-то толком не может, а худсоветов, к сожалению, не осталось и критерий только один – прибыль. А то, что калечится родной язык, современных радиокоролей не волнует. Главное – рейтинг. Впрочем, я отвлекся. А говорили мы о моих львовских каникулах, которые я проводил в основном в кофейнях, кои в почти европейском Львове были на каждом углу. И вот однажды я там разговорился с одним молодым человеком, который оказался композитором, студентом консерватории. И вот он ко мне пристал с предложением написать песню. Я отказываюсь, мол, какие песни, я занимаюсь серьезной поэзией, а это низкий жанр и все такое. Но он не отставал, а мы подружились и встречались почти ежедневно – и я понял, что мне проще согласиться, чем убедить его в своей позиции. И я написал нечто, что, как мне казалось, могло бы быть текстом песни, – а через две недели мой новый приятель позвал меня во Дворец молодежи послушать нашу песню. И вот я в зале, полном зрителей, и музыканты поют стихи, которые я сочинил. И пятьсот человек их слушают, представляете? Нет, вы не можете этого почувствовать, но поверьте, это невероятное ощущение. Потому что кто сегодня, в наше непоэтическое время, интересуется стихами? Ведь эпоха стадионной поэзии канула в Лету вместе с шестидесятыми годами, а сейчас ну кому я могу показать свои стихи? Ну послушают их пять – десять ненормальных, а остальным и дела нету. И я понял: вот он, выход к аудитории. Я обязательно буду писать песни, но только такие, чтобы их тексты были самоценными, чтобы их не стыдно было дать почитать глазами, без музыкальной поддержки. Вот так случай привел меня к песне. А не зайди я тогда в ту кофейню, не разговорись я с тем парнем – и не было бы сегодня песен Симона Осиашвили. Это я к тому, что это уже второй случай, который кардинально изменил мою судьбу. Второй, но не последний. Но об этом позже, а пока что я вернулся в Москву, полный желания писать песни с самыми лучшими композиторами. Но одного желания мало – никто не ждал меня на этом поле, никто не собирался поддерживать. И только почта была за меня. Да-да, я выписал из справочника Союза композиторов адреса тех авторов, чьи песни мне нравились, и разослал им свои стихи. А потом звонил им и… И в основном они мне говорили, что мои стихи им не интересны. Помнится, так же мне ответил и замечательный композитор Марк Минков. А потом, через несколько лет, когда в моем багаже уже были и «Дорогие мои старики» и «Не сыпь мне соль на рану», дома у меня зазвонил телефон, и голос в трубке назвался именно Марком Минковым, который предлагал мне посотрудничать – конечно, я согласился, не напоминая ему о нашем первом разговоре… Так вот, в основном композиторы вежливо меня посылали, и только Владимир Мигуля, Царство ему Небесное, сказал, что мои стихи ему понравились, и пригласил меня к себе. Я был поражен, когда увидел его рабочий стол, заваленный стихами, которые ему слали ото всюду – все же он был очень популярным композитором. И как он в этом потоке выудил мои опусы – непонятно. Повезло мне, что ли, не знаю. И вот Мигуля, отложив мои листки в сторону, говорит, что есть у него одна мелодия и хорошо бы, если бы я написал на нее стихи. На профессиональном жаргоне это называется «писать на рыбу». Это для меня была незнакомая работа, но я, конечно, не отказался – уж очень хотелось мне сочинить песню с известным композитором. Я и сочинил, только получилось забавно: Мигуле стихи понравились, но он написал на них другую музыку. Так родился первый в моей жизни шлягер, который назывался «Дни летят», исполнила его София Ротару – и через месяц песню запела вся страна. Но тут Мигуля обратил мое внимание, что его исходная мелодия осталась не у дел и предложил написать на нее новые стихи. Что я и сделал, но Мигуле не понравилось то, что я сочинил, – и тогда я снова обратился за помощью к почте. Давид Тухманов, которому я отправил эти стихи, написал на них музыку. Так в моей жизни появилась песня «Старое зеркало», ее исполняли и Катя Семенова, и Ирина Аллегрова, а я получил за нее первый свой диплом на телефестивале «Песня года». Это был 1986 год. Всего этих дипломов у меня 23 штуки. А в 2004 и в 2012 годах мне был дважды вручен «Памятный приз им. Р. Рождественского за вклад в развитие отечественной эстрадной песни».

Особенно мне приятно, что некоторые песни, соавтором которых я являюсь, стали визитными карточками для многих артистов, исполнивших их: для Вячеслава Добрынина это «Не сыпь мне соль на рану», для Тамары Гвердцители – «Мамины глаза», для Игоря Саруханова – «Дорогие мои старики», для Ирины Аллегровой – «Все мы бабы – стервы», для Алексея Глызина – «Зимний сад» и «Ты не ангел», для Ирины Понаровской – «Ты мой бог», для Ярослава Евдокимова – «Колодец», этой песней он начинает и заканчивает концерт уже тридцать лет. А под песню «Все цветы» Николай Басков обходит зрительный зал и буквально собирает урожай букетов.

Я благодарен всем артистам, давшим жизнь моим песням, и считаю их полноправными соучастниками успеха этих произведений. Я глубоко убежден, что кроме композитора и поэта певец является полноценным «родителем» песни, потому что исполнением можно подарить песне крылья, а можно и приземлить ее, чему есть немало примеров. Так Алла Пугачева мало того, что замечательно спела песню «Одуванчик» на мои стихи, так она еще и придумала очень глубокий видеоряд, повернувший произведение совсем другой гранью. У меня облетающий одуванчик был символом любви, не выдержавшей порывов жизненных ветров, а Алла Борисовна показала на экране призывников, которых стригут «под ноль», привнеся в песню такую пронзительную интонацию, которую я как автор и не закладывал в нее.

Я с удовольствием вспоминаю эти и многие другие песни, а также артистов, которые дали моим стихам жизнь – им я их и посвящаю.

Не сыпь мне соль на рану

Вячеславу Добрынину

Ну почему меня не лечит время?Ведь столько дней прошло с той черной ночи,Когда, захлопнув дверь, ушла ты в темень,А рана заживать никак не хочет.Зачем звонишь, когда почти уснулиВоспоминанья о минувшей боли?Мы календарь с тобой перевернули —Так дай мне право жить своей судьбою.Не сыпь мне соль на рану,Не говори навзрыд,Не сыпь мне соль на рану —Она еще болит…Когда-нибудь еще раз позвонишь ты,И я, чтоб мы с тобою стали квиты,Тебе отвечу: «Знаешь, третий лишний…»,Быть может, полоснув по ране бритвой.

Зимний сад

Алексею Глызину

Которую неделюМетут метели —Не видно неба над землей…И вот в такую вьюгуСтолкнулись мы друг с другомВ саду, где встретились весной.Наверное, случайно,Мы друг от друга в тайнеВернулись оба в этот сад —Расстались мы однажды,И нам уже не важно,Кто прав из нас, кто виноват.Зимний сад, зимний садБелым пламенем объят —Ему теперь не до весны.Зимний сад, зимний сад —Белым сном деревья спят,Но им, как нам, цветные снятся сны.Наверно, мы напрасноВ былой вернулись праздник,Когда такие холода —И, как другим прохожим,Нам холодно, но все жеЗачем-то мы пришли сюда…

Ты не ангел

Алексею Глызину

Сколько всего о тебе говорят,Только все это напрасно —Где снегопад, ну а где звездопад,Сам я смогу разобраться.Мне ведь совсем незачем знать,Что там с тобой было раньше, —Раз ты меня научила летать,Значит, не может быть фальши.Ты не ангел,Но для меня, но для меняТы стала святой.Ты не ангел,Но видел я, но видел яТвой свет неземной.Пусть не ангел ты,Но если мне темно,Приносишь ты счастливую весть,Пусть не ангел ты —Мне это все равно,Ведь для меняСошла ты с небес.Сморишь ты в зеркало или в окно —Волосы вьются по ветру…Даже не знаю, за что мне даноСчастье увидеть все это.И не потом, и не сейчасНе разлучить нас с тобою —Люди когда-то, задолго до нас,Это назвали любовью.

Пепел любви

Алексею Глызину

Приговор, приговорВынес я сейчасЛюбви:Нам не быть вдвоем.Был костер, был костер,Но давно угас,А мыУгли бережем.Но не согреемся мыНа пепелище любви.Я сожгу, я сожгуПисьма от тебя:ПускайЖизнь рассудит нас…И врагу, и врагуНе желаю яТого,Что со мной сейчас.Только уж лучше, чем тлеть,Вспыхнуть – и сразу сгореть.Ветер, ветер, ветер-бродягаБез следа развеет этот горький дым.Пеплом, пеплом станет бумага,Пеплом твоим и моим.В тишине, в тишинеТлеет, чуть жива,Свеча —Я склонюсь над ней.Пусть в огне, пусть в огнеКорчатся слова,Поверь,Мне еще больней.Но я стерплю эту боль,В дым обращая любовь.