Дорогой длинною
Шрифт:
– Так бери.
Митро осёкся на полуслове.
– Шутишь?
– Нет.
– Илья боялся, что передумает, и говорил быстро, косясь в сторону. – Забирай, чего уж. До осени так похожу. А после Спаса Варьку в Москву привезу. Поможешь устроиться?
Митро недоверчиво разглядывал его. Изо всех сил соображая, что за стих нашёл на парня за ночь, сумел только спросить:
– А сам-то?.. Останешься в Москве?
– И сам, - мрачно ответил Илья. Развернулся и пошёл к лошадям.
Митро растерянно смотрел ему вслед.
Таборный
Глава 1
Сентябрь был тёплым и тихим. Неяркое солнце сеялось сквозь поредевшие кроны клёнов на московских бульварах, зайчиками скакало по пыльным стёклам купеческих особняков в Замоскворечье, тонуло в палых листьях, устилавших мостовые. По небу ползли облака, но дождь не собирался - к великому облегчению Варьки, опасавшейся за свой новый наряд.
Ей - привыкшей зимой и летом бегать босиком и в рваном платье - было неудобно и жарко в длинной сборчатой юбке, плюшевой кофте и высоких ботинках со шнуровкой, и она то и дело украдкой покряхтывала. Илья искоса взглядывал на неё, молчал. Сам он выряжаться не стал. Сапоги новые, пряжка на поясе блестит - что ещё надо?
Миновали Тишинскую площадь, Грузины, трактир "Молдавия". Впереди была видна грязноватая, шумная, почти сплошь заселённая цыганами Живодёрка. Илья уже собрался было остановить первого встречного цыгана и справиться, где проживает Митро по прозвищу Арапо, когда из-за ближнего забора до него донёсся трубный голос:
– А ну, слазь! А ну, слезай, чёртова морда! Нечисть лохматая! Всё равно не уйду, пока не свалишься! Я-а-а тебя!..
Илья заглянул через забор. Его взгляду открылся небольшой, поросший травой дворик с жёлтой лужей посередине, в которой лежал сонный поросёнок. По двору бродили тощие куры. У калитки, опершись на трухлявую перекладину, стоял Митро. Ильи он не замечал: его внимание было поглощено дородной старухой, которая, задрав голову, стояла под развесистой ветлой у забора и надрывно орала:
– Слезешь или нет, каторжник?! Али мне за будошником идтить?
– Ходи, ходи за ним!
– с хохотом издевался кто-то, сидящий в развилке дерева.
– Вдвоём за мной и полезете! Подпою, чтоб не скучно было!
– Всё едино доберусь! Узнаешь у меня, хитрованец, как по котлам шарить! Узнаешь!
Наблюдавший за сценой Митро что-то пробурчал, шагнул было к ветле, но тут Илья тронул его за плечо:
– Будь здоров.
– О Смоляко!
– обернувшись, обрадовался тот.
– А я уж боялся - передумаешь, не явитесь! Ну, слава богу! Как ваши, все здоровы?
– Угу… Это что?
– Что, что… Наказание моё!
– буркнул Митро.
– Макарьевна, что там у вас опять?
– Вот, Трофимыч, полюбуйся!
– повернулась к нему бабка.
– Это как же называется? Я его зачем в дом впустила? Чтобы он, образина нечёсаная, мясо из котла таскал? Ни днём, ни ночью покою от него нету. Давеча опять околоточный приходил искать!
Митро подошёл к ветле. Коротко приказал:
– Слезай.
После минутного молчания неизвестный выдвинул условие:
– Пускай Макарьевна уйдёт.
– Тьфу, пропади ты пропадом!
– плюнула бабка и размашисто зашагала к дому. Уже с порога погрозила кулаком: - У-у, облизьяна хитрованская!
"Облизьяна", ловко цепляясь за сучья, спустилась с дерева и оказалась цыганским мальчишкой лет пятнадцати. Спрыгнув на землю, он юркнул было к калитке, но Митро поймал его за ухо:
– Куда?
– Ну, Трофимыч же, ну, дела же у меня, ей-богу!
– заверещал тот.
– Люди ждут, цыгане! Да пусти, больно ведь!
– Дела?! Сколько тебе говорить, чтоб по Тишинке не шлялся? Выдрать тебя, что ли, ещё раз? Зачем околоточный приходил?
– Почём мне знать? Пусти - сбегаю до него, спрошу… Да что ж такое, морэ! Пусти ухо, мне же выходить, может быть, вечером!
Последний довод убедил Митро, и он выпустил мальчишку. Тот обиженно отпрыгнул, потёр ухо, одёрнул задравшуюся на животе рубашку и как ни в чём не бывало улыбнулся Илье с Варькой. Чёрные и живые, как у белки, глаза смотрели со смуглой физиономии с весёлым любопытством. В курчавых, взъерошенных волосах запутался лист ветлы. Митро протянул руку, чтобы снять его.
Мальчишка, углядев в этом прелюдию подзатыльника, шарахнулся в сторону.
– Да не трону я тебя, обалдуй!
– рявкнул Митро.
– Цыган видишь? Отец с матерью тебя здороваться учили?
– Будьте здоровы, ромалэ, - спохватился мальчишка.
– Чей будешь, чяворо[15]?
– с трудом сдерживая усмешку, спросил Илья.
– Кузьма, ярославский, - охотно пояснил мальчишка.
– Третий месяц здесь.
В тамошнем хоре плясал, а потом сбежал.
– Платили мало?
– удивился Илья.
– Жениться не хотел, - насмешливо пояснил Митро.
– За него там девочка была просватана, все гулянки ждали, а он за день до свадьбы - в окошко.
Явился ко мне, сюда. А мне-то он не чужой, племянник кровный… Что скалишься, проклятье моё? Подождут твои дела, зови в дом.
Домик Макарьевны был небольшим, чистым, с выскобленными полами, домоткаными половиками и недавно вымытыми маленькими оконцами.
Хозяйка уже выставила вторые рамы, и в просветах между стёклами лежали красные и жёлтые кленовые листья. У окна стоял большой некрашеный стол и пара табуреток, вдоль стены тянулись широкие деревянные нары, застланные периной и лоскутным одеялом, поверх которого были брошены две подушки - зелёная и красная. В углу висело несколько икон с теплящейся перед ними лампадкой, на стене - маленькая семиструнка.